Тараненко: Не прошло и года, как я чуть не умер, а стал победителем

«Простите, а ваша фамилия случайно не Тараненко? Я когда-то за вас болел. Рад видеть вас в добром здравии». Минутная встреча в одном из столичных парков, прервавшая интервью с легендарным спортсменом, показала, что тяжелую атлетику в Беларуси смотрели и ценили. А впрочем, как можно ее не заметить? Особенно в 1980-е годы, когда на помосте выступал Леонид Тараненко. За свою карьеру он сделал столько невероятных вещей, что другим хватило бы на несколько жизней. В 1980-м выиграл Олимпийские игры с мировым рекордом, который держался аж с 1975 года. В рывке взял 190 килограммов (мировой рекорд), в толчке — 230. Сумма 420 килограммов также была рекордной. И это было только начало... Леонид Тараненко — единственный белорусский штангист, выступавший на трех Олимпийских играх. Он первый среди белорусов чемпион мира в первом тяжелом весе, категории, которая всегда у штангистов была престижной. В истории Беларуси он единственный тяжелоатлет, выигравший чемпионаты мира в первой и второй тяжелых весах. Первый и единственный. Так чему же удивляться, что и через столько лет на улице к нему подходят, чтобы просто пожать руку?..

— Леонид Аркадьевич, вы родом из Малориты. Расскажите, пожалуйста, как в советское время спорт развивался в небольших городах.

— Это было время энтузиастов и их искренней преданности спорту. Если человек того времени подружился со спортом — это было на всю жизнь. Таким человеком был мой первый тренер Петр Сатюк. В армии он получил первый спортивный разряд по тяжелой атлетике. И после демобилизации в Малорите организовал секцию на базе детской спортивной школы. Основными видами спорта в этой школе были легкая атлетика и гандбол. Отдельно работала секция борьбы. В общем, это все спортивные удовольствия, которые были доступны детям Малориты того времени. Поэтому большого выбора, каким видом спорта заниматься, у нас не было. Молодежь ходила в основном на легкую атлетику. Привлекали экипировкой и китайскими кедами, которые выдавали бесплатно. Я прошел через легкую атлетику и борьбу. Ребенком я был упитанным и невысоким: в восьмом классе мой рост был 155 сантиметров и вес около 60 килограммов, весоростовые пропорции не соблюдались. До того момента, как Петр Павлович Сатюк, а в те времена просто друг Петя, организовал секцию тяжелой атлетики, мы с другом занимались атлетической гимнастикой, известной как культуризм. Делали это тайно, по книге «Атлетизм: здоровье, красота, сила». Почему тайно? Потому что в советское время культуризм, мягко скажем, не поощрялся: буржуазный вид спорта, неолимпийский к тому же. Однажды мои старания заметил Петр Сатюк. Он сказал, что не нужен мне никакой культуризм, что мне нужно заниматься тяжелой атлетикой, так как есть способности. Я к нему прислушался. В секцию тяжелой атлетики я пришел уже подготовленным, мог присесть с весом 100 килограммов на плечах.

— Первые соревнования помните?

— Одного дня Петр Павлович зашел в управление спорта общества «Урожай». И там узнал, что на чемпионат нужна замена больному тяжеловесу. Сатюк не долго думая предложил мою кандидатуру, пообещав, что я гарантированно выступлю на уровне первого спортивного разряда, а то и по кандидату в мастера спорта. И сообщил, мне, что я еду в Борисов на чемпионат общества «Урожай». На тех соревнованиях я занял место, далекое от призеров, но я выполнил норматив на первый взрослый разряд в толчке и норматив кандидата в мастера спорта в рывке. В итоге мне присвоили первый спортивный разряд. И Петя не подвел коллектив «Урожая», и меня заметили. Тот чемпионат стал для меня, можно сказать, судьбоносным турниром. Там я впервые увидел настоящую штангу. В Малорите мы тренировались с чугунной штангой. Петя сказал, что на чемпионате я из-за одного вида штанги добавлю пять килограммов. И действительно, красивая Ленинградская штанга даже поднималась легче. После того чемпионата меня стали приглашать к себе многие тренеры. В том числе и мой будущий учитель Иван Петрович Логвинович.

— Видимо, уже тогда поняли, что хотите связать жизнь со спортом?

— Меня манило небо. С детства мечтал стать летчиком. После школы собирался поступать в высшее летное училище в Чернигове. Я без проблем прошел районную и областную медицинские комиссии. А в самом училище не прошел. Там готовили перехватчиков на военных самолетах, поэтому здоровье должно было быть идеальным. А я в детстве много играл в хоккей, про щитки у нас даже упоминания не было, поэтому от частых падений у меня под коленями образовались костные наросты. В училище мне пояснили, что при полетах на большой высоте при сильном давлении начнутся боли. В летчики меня не взяли. Детская мечта пошла впустую... В Малориту из Чернигова я вернулся в жутком настроении. Но, видимо, судьбой было суждено, чтобы я стал штангистом. Я принял приглашение Ивана Петровича Логвиновича и поехал к нему в Минск. Так в феврале 1974 года началась моя спортивная жизнь. С Иваном Петровичем у меня быстро пошел прогресс и уже к осени я выполнил норматив на звание Мастер спорта. Ответственно заявляю, что килограммы, которые нужно было поднять, чтобы выполнить мастера спорта, сегодня меньше, чем в мое время. Хоть сколько времени прошло. По идее, все должно идти по нарастающей... Будь то на совести нынешних функционеров и тренеров, работающих ради птички.

— Иван Петрович Логвинович в истории отечественной тяжелой атлетики – фигура очень значимая. Какой это был человек?

— Уникальный. Кандидат технических наук, который писал стихи и на свои средства открыл зал для занятий тяжелой атлетикой. Наше взаимопонимание было на каком-то космическом уровне. Иван Петрович спал и СНИЛ мои рекорды. На одном из чемпионатов СССР он мне говорит: «Ты сегодня установишь два мировых рекорда. Мне приснилось, что я сорвал два огромных созревших яблока — это твои рекорды». А меня то бесило: ну кто перед соревнованиями говорит о рекордах? Но совпадение или нет — тогда я действительно установил два мировых рекорда. Это был великий человек. Я его искренне называл своим учителем, все удивлялись, что я его так уважаю. А всем отвечал, что это мой учитель, который воспитал меня не только как спортсмена, но и как человека. Я смотрю на нынешнюю молодежь, на нынешнюю тяжелую атлетику и мне становится скучно. Взять, например, того же Андрея Арямнова — талантливый спортсмен. Но у него не было тренера, которого бы он уважал и слушал. Он мог бы и пять Олимпиад выиграть, если бы рядом с ним был старший надежный товарищ. Некому было направить Арямнова, жаль, что пропал такой талант.

— Это правда, что Иван Петрович настаивал на том, чтобы вы получили высшее образование?

— Действительно так, для него это было очень важно. В сентябре 1974 года я начал учебу на первом курсе электромеханического факультета Белорусского института механизации сельского хозяйства. Через пять лет получил специальность «Инженер-электромеханик». Первые два курса я сидел на первой парте и писал конспекты, все же инженерная специальность — это сложно. Из-за сборов я много пропускал, и приходилось все отрабатывать. Но ни разу не брал академический отпуск. Скажу честно, институт иногда и сейчас снится. А первые десять лет после него — так вообще каждую ночь. Предполагалось, что после института я буду работать на птицефабрике. Но Птицелова из меня не вышла. Диплом я защищал в 1979 году во время подготовки к Спартакиаде народов СССР. И у меня был двойной праздник, когда я сначала защитил диплом, а потом выиграл Спартакиаду.

— Леонид Аркадьевич, какие условия были у советских спортсменов?

— В наше время хорошо были обеспечены тяжелоатлеты в России, в южных республиках, на Кавказе. А мы с Иваном Петровичем были самыми бедными. Жили на стипендию союзного значения, получали талоны на питание. Денег на руки не давали, соответственно, с добавками, витаминами было тяжело. Нашим основным «допингом» была черная икра по «сказочной» цене — 40 рублей за килограмм. Приходилось кушать икру. Это был кошмар какой-то. За день я съедал сто граммов черной икры, сто граммов сала, за месяц съедал трехлитровую банку меда. Энергию нужно откуда-то брать. Основа для каждого спортсмена и особенно для штангиста — это питание. Оно должно быть калорийным, белковосодержащим, со всеми необходимыми микроэлементами. Когда я уже начал показывать результаты на международных стартах, выиграл Олимпиаду, меня прикрепили к магазину ЦК. А в закрытых магазинах были свои цены.

— Кроме вашей невероятной победы в Москве, чем еще запомнились Олимпийские игры-1980?

— Несмотря на то, что выиграл, Олимпийские игры в Москве для меня — событие печальное. Ведь во время Олимпиады умер мой кумир, Владимир Высоцкий. Во время Олимпиады мы жили на своей тренировочной базе в Подольске. Это был закрытый объект, даже родственников не пускали, чтобы избежать провокаций. А коллектив театра на Таганке пустили. К сожалению, тогда Владимир Семенович не приехал, но его друг пообещал, что расскажет ему, какие мы классные ребята, и Высоцкий к нам приедет в следующий раз. Следующего раза не получилось. Через неделю Высоцкий умер. В Москве я не почувствовал праздничной атмосферы Олимпиады, о которой все любят вспоминать. Наверное, потому что я думал только о соревнованиях. Проехали по пустой Москве в сопровождении милиции, выступили — вот и вся Олимпиада. После победы нам разрешили переехать в Олимпийскую деревню. Я туда приехал, никому ко мне не было дела, все были заняты собой. И понял, что я дико устал и хочу домой. В Минск мы с тренером ехали абсолютно в пустом вагоне. Чтобы создать видимость, что все хорошо, в Москву и из нее гоняли пустые поезда. За победу на Олимпиаде родной «Урожай» подарил серьезный подарок — приемник «Океан» за 130 рублей. Государство выдало премию — 4900 рублей чистыми, а Жигули стоили 5500.

— В 1983-м Вы перенесли тяжелую болезнь — стафилококковую инфекцию. Но все равно вернулись в спорт. Что вас подталкивало?

— Действительно, при новокаиновой блокаде позвоночного диска мне занесли стафилококковую инфекцию. Со спины она распространилась в ногу. Чтобы спасти мне жизнь, сделали операцию. Как я иногда шучу: меня разрезали от пятки до лопатки. Впрочем, это не шутки, мне разрезали 30 сантиметров на спине и всю заднюю поверхность бедра. Курс реабилитации был очень длинным, 35-сантиметровый шов толщиной с палец не растягивался, было ужасно больно и трудно выполнять элементарные движения, не говоря уже о тренировках. Врачи даже мысли не допускали, что я могу вернуться в тяжелую атлетику. Но в спорт я вернулся. Всегда был упорным парнем. Помогал и невероятный фанатизм к тяжелой атлетике, который жил во мне и моем тренере. Мною двигало желание доказать, что я чего-то достоин в этой жизни, желание показать, что меня не сломать. Если бы такое упрямство и в народное хозяйство, таких высоких результатов можно было бы достичь! После вынужденного бездействия к штанге потянуло с новой силой. У меня еще шов не зажило, а я уже поднимал железо. Все специалисты были в шоке. И только Иван Петрович в меня верил. Своим возвращением в спорт сам себе доказал, что я живя до невозможности. И убедился, что возможности человеческого организма безграничны. Не прошло и года, как я чуть не умер, а я уже был победителем на турнире «Дружба-84».

— Понятно, что «Дружба-84» не заменила вам Олимпийские игры, которые пропустили все советские спортсмены. Но почему вас не было в олимпийской команде в Сеуле?

— Не по своей воле я не выступил и на Олимпийских играх 1988 года. Передо мной поставили шлагбаум и лишили меня золотой медали, которая вполне могла бы быть моей. Наверное, кому-то в структуре Госкомспорта Тараненко пришелся не по нраву. Грязи на нас с тренером вылили очень много. Даже были обвинения в том, что на каком-то внутреннем турнире я якобы подменил допинг-пробы. Хотя все прекрасно знали, что такого быть не могло, ведь пробы у меня всегда были чистые. Мы с Иваном Петровичем оказались слишком добродушными и выполнили указание руководства отказаться от заявки в Сеул.

— А через месяц после окончания Олимпиады в Сеуле вы установили два мировых рекорда...

— Опять же благодаря Ивану Петровичу. Писатель Герберт Уэллс сказал, что человек, рожденный на Земле, не способен поднять 600 английских фунтов, что равно 272-м килограммам. Иван Петрович решил эти слова опровергнуть. Я, конечно, его идею поддержал. Я был в хорошей форме, да и заработать хотелось. Даже в светлые социалистические времена людям были нужны деньги. Но чтобы установить этот рекорд, нужно было найти спонсора. Я вышел на президента Европейской федерации тяжелой атлетики Холланда. У них тоже денег было не слишком много. Поэтому он смог предложить мне только пять тысяч фунтов. А мне только половину из той суммы нужно было потратить на подготовку. Меня это не устроило. Он спросил, Чего я хочу. Я сказал, что хотя бы машину «Ягуар». Он очки снимает и спрашивает: «Ты что, разве Горбачев, на такой машине ездит?». И так моя попытка «срубить» немного денег от Европейской федерации не закончилась успехом. Помогли австралийцы, которые пригласили нас на Кубок супертяжеловесов в Канберру. Тогда в Австралии я поднял 266 килограммов. Мне предложили замахнуться и на 270. но мы с тренером не согласились, не было смысла себя ломать. Взятые в толчке 266 кг и 475 кг — до сих пор непревзойденные рекорды, внесенные в Книгу рекордов Гиннесса.

— В 1990-х годах значительно изменилась ситуация в стране. Готовясь к Олимпийским играм в Барселоне, вы это на себе почувствовали?

— Когда разваливался Советский Союз, У сборной также начались разброд и шатание. Уже не было той дисциплины, как раньше. Собираясь в Барселону, все
знали, что таким составом мы выступаем последний раз. За год до Олимпиады я травмировал локоть. Но надо было ездить на коммерческие турниры и зарабатывать на жизнь, полностью залечить его я не мог. Два месяца полечился, на турнире снова рванул тот же локоть — и поехал на Олимпиаду больным человеком. Соперники в Барселоне были слабы. Все, кроме Саши Курловича. У него я выиграть не мог. Со своим больным локтем я не мог пнуть более 240 килограммов. Еще и колено вылетело, как на лихо. В таких условиях и серебряная медаль — неплохой результат.

— По вашему мнению, в чем основная проблема белорусской тяжелой атлетики сегодня?

— Нет «материала». Как из железа нельзя сделать крыло самолета, так и не из каждого, кто поднимает штангу, можно вырастить хорошего тяжелоатлета. Нужны уникальные данные: гибкость, скорость, реакция, мышечные особенности. Нужно обладать работоспособностью. И талант, конечно. Но без труда даже сильнейший талант не даст результата. Я тренировался по три раза в день. На сборах ребята приходили на утреннюю тренировку и еще на скамейках досыпали. А я тем временем уже железо таскал. Кому-то из современных штангистов такое скажи, так пальцем у виска покрутят...

— Леонид Аркадьевич, ваша спортивная карьера получилась очень драматичной. Понятно, что спорт сильно повлиял на ваше здоровье. Сегодня вы о чем-то жалеете?

— В молодости казалось, что здоровье и возможности организма безграничны. Теперь понимаю, что нужно было более осторожно к себе относиться. Не представляю, как мой организм смог выдержать все издевательства, которые я ему устраивал. Все свои медали и рекорды я заработал потом и кровью — в прямом смысле. Но я ни о чем не жалею. Все было неслучайно. Я люблю произведения Теодора Драйзера, для меня это гигант мысли. Он как — то сказал, что случайность – это непознанная необходимость. Это на самом деле так. Значит, мне нужно было пройти этот тернистый путь.

Валерия СТЕЦКО