Спасо-Преображенская церковь. Над белой церковью — белая луна

Стоит лишь упомянуть послевоенный Раков, нашу Спасо-Преображенскую церковь, как в моем сознании возникают две выразительные ассоциации — звуковая и зрительная.

1948 год. Мать взяла коромысла с двумя ведрами и пошла за водой в неблизкий, чуть ли не за километр, колодец. В близких колодцах, случайно оставшихся в почти вконец сожженном во время войны городке (возле Ракова замыкался так называемый Минский котел), воды не набрать: они напрочь повреждены «играми» местных парней-переростков. «Играя» с минами и снарядами, они взрывали их на кострах, разожженных возле пней или валунов (для большего эффекта!), а гранаты бросали в колодцы: и безопасно, и эффектно. Я сижу на крыльце нашего нового, еще только наполовину возведенного на бывшем погорелище, дома и по приказу матери сторожу его. Время тянется медленно, делается страшновато. Но вот от недалекой церковной колокольни долетает мощный удар главного колокола. Через какое-то время к нему присоединяется переливчатое дилинканье меньших колоколов. Это звонарь напоминает верующим о сегодняшней вечерне. Мне становится веселее. В голову лезут придуманные слова, что ритмично согласуются с церковным перезвоном, и я слаженно с ним повторяю: «Дилинь-бом, дилинь-бом // блин горелый, лишь бы целый, // блин горелый, лишь бы целый // Дилинь-бом, дилинь-бом...»

Колокола замолкают. Подходит с водою мама. Я бегу навстречу ей...

И вторая ассоциация, зрительная. 1949 год. Я уже во втором классе Раковской средней школы. Вечер. Зима. Снег белым одеялом прикрыл ужасные раны войны: пепелища, щебень бывших каменных магазинов на Рыночной площади, ребра синагоги, сожженной немцами вместе с местечковыми евреями... Центр Ракова — сплошной пустырь, лишь поотдаль темнеет несколько хат, что чудом остались от бывшего гетто, да кое-где начали возникать срубы. Однако церковь — как на ладони, ничто ее не затмевает. Я сижу в небольшой комнатке, которую днем — колхозная контора (папа мой — колхозный счетовод), а ночью — моя спальня. Смотрю в окно. Белый снег, белая штукатурка церкви. И над всем этим — белая луна... В голову лезут слова, услышанные случайно в школе от кого-то из старшеклассников: «полная луна над белой церквью сияет // и пышных гетманов сады, // и старый замок освещает...» Как будто про Раков написано! Пышные сады — их нет, они посгорали вместе со зданиями, а оставшиеся плодовые деревья повыскали: за каждое надо налог платить. Что касается замка, то он, видимо, когда-то стоял на валах — большом старом городище на берегу Ислочи, любимом месте наших детских развлечений...

Уже в старших классах, когда читал «Полтаву», я понял: Белая Церковь (она в тексте поэмы писалась с большой буквы) — это топонимическое название. Намного позже я и сам побывал в этом украинском городе в дни Шевченковских праздников. Да иногда и сейчас при упоминании тех стихотворных строк в представлении предстает не бывший Пушкинский городской пейзаж и не нынешняя Белая Церковь, а — Раков, наша каменная и побеленная церковь, а над нею — белая луна...

* * *

Конечно, не тогда, в детстве, а позже, уже в студенческие годы, я узнал, что издавна в Ракове были две православные церкви, Богоявленская и Спасо-Преображенская, обе деревянные. Сведений о первой не сохранилось, даже неизвестно, где она стояла. Что касается Спасо-Преображенской, то она находилась недалеко от нынешней, каменной. Чуть поодаль от местечка, недалеко от дороги на Минск, возле родничка со святой водой, также стояла небольшая деревянная Крестовоздвиженская церквушка, воздвигнутая в честь появления иконы Раковской Божьей Матери. Предание говорит, что когда-то, еще в ХV в., в Ракове жил слепой от рождения мужчина. Однажды он отошел чересчур далеко от дома и заблудился в соседнем лесу. Уставший, присел у сосны и уснул. Спит и слышит: «Нагнись, зачерпни воды и промой свои глаза». Кажется, было сквозь сухо, а тут — родничок. Он так и сделал. Сразу начал видеть. Смотрит — на сосне висит икона Пресвятой Богородицы... Со временем на том месте построили деревянную церковь, где несколько веков, вплоть до ХХ в., хранилась святая икона. Над самой родничком вынудили часовенку, внутри нее поставили большой крест. Участок огородили. Возвели каменные ворота-колокольню с тремя небольшими колоколами. Люди назвали то место «В Кресте». Каждый год на праздник Воздвижение Креста Господня (27 сентября) из Спасо-Преображенской церкви к Крестовоздвиженской шел с молитвами крестный ход. Шли не только православные, но и католики. «В Кресте» проводилась и большая ярмарка, на которую съезжались и сходились люди не только из Беларуси, но и из Литвы, Польши, даже из Украины, России... Водой из святого источника промывали глаза, брали лекарственную с собой. Засвидетельствовано: многим вода помогала избавиться от различных болезней глаз...

К сожалению, во время хрущевской борьбы с «религиозным дурманом» на купол церкви забросили петлю толстого троса, потащили трос колхозным трактором, и старого здания не стало. Возможно, тогда был потерян и оригинал чудодейственной иконы Раковской Божьей Матери (копия его имеется в Раковской Спасо-Преображенской церкви). Правда, по некоторым сведениям, оригинал исчез еще во времена Первой или Второй мировой войны. Одновременно разрушили и часовенку над святой водой, и ворота-колокольню, и ограждение с каменными столбами. Причем делалось это ночью, чтобы люди не видели. Однако и после этого некоторые приходили к родничку, промывали глаза, набирали воду. Да районное начальство не унималось. В конце 1980-х гг. под знаком осушения болот задумали осушить и запахать обитель «В Кресте». Но и время изменилось, и люди посмелели. А опытный мелиоратор из Воложина, инженер Корженевский, которому поручили это дело, оказался человеком мудрым и честным. Он не стал ликвидировать «святое место», несмотря на неоднократные приказы, угрозы, даже, в конце концов, на увольнение с работы «за систематическое невыполнение распоряжения начальства». Более того, он вошел в созданный раковцами Общественный комитет по возрождению святыни, возглавлять который выпало мне. И мы все-таки добились того, что 30 апреля 2002 г. Белорусский научно-методический совет решил внести в Государственный список историко-культурных ценностей Республики Беларусь «Территорию вокруг Раковской святыни Матери Божьей чудодейственной на Святой воде (ХV в.) возле д. Раков Воложинского района, в которую входят: часовня Рождества Богородицы (Кежгайловская), ограда с воротами-колокольней, св. Крестовоздвиженская церковь, Святой источник с крестом (ХV в.) и три источника с лекарственными растениями».

После распада СССР наступили непростые, прежде всего в экономическом плане, времена. Средств на восстановление места «В Кресте» не хватает. Правда, в последние годы, когда в Раковской церкви начал служить протоиерей Сергий Лепин, восстановительные работы начались. Предположительно, вскоре в Крестовоздвиженской церкви пройдет первое торжественное богослужение.

* * *

Однако снова вернемся к истории.

В 1735 г., когда Раковом владел князь Казимир Сангушка, рядом с деревянной начали кладать кирпичную церковь. Строилась она как греко-католический храм, освящена была в 1793 г. — как раз в год второго раздела Речи Посполитой, в результате которого все белорусские земли вошли в состав Российской империи. Возможно, это событие заставило верующих поскорее разобрать соседнюю деревянную Спасо-Преображенскую церковь и освятить новую, каменную, хотя ее еще не достроили. В 1839 г. ликвидировали базилианский монастырь, существовавший при церкви, через год — унию, а еще через несколько лет вместо крутых башен над церковью выросла луковица купола. Приходский храм, как и все приписанные к нему деревенские церкви, приобрели православный статус. Католики же по-прежнему с самого конца XVIII в. молились в своем деревянном костеле. Он несколько раз горел и отстраивался заново, пока в 1906 г. не был освящен большой красивый костел, построенный из привозного желтого кирпича в неоготическом стиле.

Раковскую Спасо-Преображенскую церковь, в отличие от Крестовоздвиженской, никогда — ни во время пребывания Ракова в составе Польши в 1921–1939 гг., ни при немецкой оккупации, ни в послевоенное время — не закрывали. Костел же в 1949 г. закрыли. Я помню тот день, когда председатель сельсовета, размахивая оглоблей, разгонял разъяренных прихожанок. Внутрь костела начали заезжать грузовые машины и ссыпать зерно. Потом зернохранилище превратилось в склад минеральных удобрений, затем — в машино-тракторную ремонтную мастерскую со станками и кузней... Видя такое святотатство, я еще в студенческие времена выступил в печати с предложением создать в здании костела концертный зал, где звучала бы органная музыка (в костеле раньше был и орган). Да где там! Костел отдали верующим только в независимой Беларуси, в 1993 году.

* * *

Раковской Спасо-Преображенской церкви везло на священников. Назову только отдельных из них. В 1905–1911 гг. здесь служил протоиерей Константин Акалович, который затем был избран депутатом 4-й Думы. Его сменил Симеон Севба (1911–1942), который передал церковь своему сыну Михаилу (1942–1952), а сам закончил жизнь в сане архиепископа Зальцбургского. Отец Симеон с 1934 по 1939 год просидел в концентрационном лагере в Картуз-Березе за отказ вести службу в церкви на польском языке. Его же сын Михаил во время Великой Отечественной войны спасал людей, включая евреев и цыган, от немцев. Как свидетельствует Дышиневич, которая во время войны, оставшись без родителей, нашла убежище у батюшки, «он добывал как-то лекарства и присылал их больным, раненым, как мог помогал партизанам, военнопленным». Добрую память оставили о себе и другие священники.

С детьми некоторых священников в детстве мы дружили. Скажем, дочь отца Михаила Маша была душой нашей компании. Она нисколько не отличалась от парней: так же охотно играла в лапту, «городки» или в «копейки» («об стенку» или «в тюка»), вместе мы искали в обгоревших военных машинах цветной металл, чтобы у заготовителей получить за него те самые копейки, вместе на Пасху поднимались на церковную колокольню и рьяно звонили в колокола. Кстати, та церковная колокольня-одновременно и памятник (по-видимому, единственный такой в Беларуси), о чем свидетельствует мемориальная доска: «Колокольня. Памятник отмены крепостного права. 1887 г.».

И когда Маша вместе с родителями выехала в Крым (туда отца перевели по состоянию здоровья), сразу всем стало как-то грустно. Хотя церковь по-прежнему оставалась объектом нашего внимания и наших развлечений. Здесь мы снова играли «в копейки»: от твердой каменной стены они хорошо отскакивали. Здесь во время ночного крестного хода на праздник Пасхи разрешалось стрелять из самопалов, а назавтра радостно звонить хоть целый день в церковные колокола. Правда, делали это, скрываясь от учителей, которые на большие праздники организовывали даже тайное дежурство возле церкви. Традиционно в наших семьях, включая мою, негласно отмечались основные церковные праздники. В рождественский вечер на столе главной гостьей была кутья, во время пасхального завтрака — свенцонка. Мать, бывало, посылала меня посвентить красные пасхальные яйца, а с ними — колечко колбаски, немного ветчины, кусок хлеба, солонку соли. При этом предупреждала: «Смотри, чтобы никто из учителей не увидел!»

* * *

В церкви, помнится, меня однажды поразило не совсем тогда понятное высказывание на старославянском языке, написанное большими буквами по периметру выступления на потолке: «Приидите ко мне вси труждающиеся и Обремененные и азЪ упокою вы». Точно это высказывание я увидел намного позже в церкви Рыльского монастыря (ХІV в.) в горах Болгарии. Увидел, и так мне стало тепло на сердце! Мир большой и разный, и вера объединяет нас.

...Недавно вечером после работы посетил я Раков. Проехали источник со святой водой. Обласкала глаз почти полностью восстановлена Крестовоздвиженская церковь. В центре местечка, возле Спасо-Преображенской церкви, остановились. Небо чистое, безоблачное. Светило полнолуние. Залюбовались, радостно заулыбались: «Над белой церковью — белая луна».

Вячеслав РАГОЙША