Золтан Амбруш. Рассказы

Сказка о рыбаке и моряке

I

Иница сидела у окошка и всматривалась в бескрайний океан.

Она была одна.

— Как хорошо, — думала она, — женщинам, живущим за океаном! Там всегда светит солнце и дамы ходят в цветных платьях. На шее у них побрякивают коралловые бусы, они носят длинную вуаль, которая колышется в танце как флажки на мачтах изящных шхун. Днем они сидят в паланкине¹, а несчастные лилипуты защищают их опахалами от укусов ядовитых мух. Когда же восходит луна, женщины выходят из полудремы от боя курантов. На берегу зажигаются гирлянды огней, по серебру водной глади весело скользят лодки, в нежной ночи слышатся мужские голоса: «Взгляни на луну, любовь моя!» Влюбленные пары спускаются к берегу, к лотосам и нимфам, и кружатся в свадебном вальсе с галантными капитанами и разбитными матросами… Как же хорошо женщинам, живущим за океаном!

 

¹ Носилки в виде кресла для передвижения знатных лиц.

 

Она взглянула на часы с кукушкой. Но часам с кукушкой не было до нее никакого дела, они однозвучно тикали: «Ты тут, ты тут!»

— А что же я!.. — вздохнула бедная Иница. — Целый день только и слышу, как шумит море и поет ветер. В этой комнатушке так темно, а я так одинока! Боже милостивый, как все же хорошо женщинам, живущим за океаном!

Часы с кукушкой безучастно и однозвучно тикали: «Ты тут, ты тут!»

Снаружи отчаянно завывал ветер, гудел океан, ревела буря, яростно обрушиваясь на стены хижины.

Наконец появился рыбак. С его лысого лба струился пот, косматая борода подернулась инеем, а лицо было красным от праведных трудов. На спине у него висела огромная сеть, в которой трепыхались крабы и рыбы всех мастей.

— Бр-р-р! — сказал рыбак. — Ну и холодина, еще похлеще, чем снаружи! Жена, почему ты не разожгла очаг?

Иница подумала о том, насколько иначе звучат мужские голоса там, за океаном: «Взгляни на луну, любовь моя!» — но ничего не сказала, а поднялась и разожгла очаг.

Рыбак снял сеть и удовлетворенно потер красные мозолистые руки.

— Красивые рыбы, жирные рыбы! — восклицал он. — Вот уха будет сладка, и короли такой не едали! Ну, что скажешь, Иница? Хорош судак?

И он громко захохотал.

— Что правда, то правда, — только и сказала Иница. Она думала о моряках в синей форме, танцующих под луной с девушками, лица которых покрыты вуалью.

Рыбак вытаращил глаза.

— Жена, отчего же и ты не скажешь: «Красивые рыбы, жирные рыбы!?»

— Красивые рыбы, жирные рыбы, — проговорила Иница.

— Красивые рыбы, жирные рыбы, — однозвучно отозвались часы с кукушкой.

— Иди, сядь ко мне на колени! — сказал рыбак.

Иница послушалась. Она сидела молча, не глядя на мужа. Женщина смотрела в окошко, устремив взгляд к небу.

— Что ты там видишь? — спросил рыбак.

— Я смотрю на корабли, плывущие с юга.

— Это не корабли. Это облака. Облака кажутся тебе кораблями.

— Облака кажутся мне кораблями, — послушно согласилась Иница.

Поднявшись с мужниных коленей, она подошла к очагу, где с шипением и бульканьем закипала еда. Иница подождала, когда она сварится окончательно, затем сняла чугунок с огня и поставила перед мужем.

Рыбак ел и пил, глотал и прихлебывал. Иница удивлялась, с какой быстротой исчезали у него во рту огромнейшие куски, думая об офицерах-моряках в голубой форме, которые, напевая, чокаются бокалами в освещенных садах за океаном, в свете цветных фонарей. Они едва касаются пищи кончиками зубов.

— А что же ты не ешь? — удивился рыбак.

— Не хочется, — ответила Иница. — Рыба с душком.

— А я просто обожаю этот душок! Ты только попробуй!

Но Иница покачала головой и отказалась есть.

— Что случилось? — спросил рыбак.

Иница не ответила.

Рыбак вытер губы рукавом рубашки и посмотрел на жену.

— Что случилось? — повторил он свой вопрос. — Отчего ты не ешь и не пьешь? Твое праздничное платье еще не изношено, а к Пасхе я купил тебе красное вигано².

 

² Модное женское платье конца XVIII — начала XIX в., названное по имени балерины М. Вигано.

 

— Мне не нужно вигано, — ответила Иница.

Наконец и рыбак заметил, что жене не дает покоя какая-то мысль.

— Странно, — сказал он, — мне казалось, что у тебя есть все необходимое. Мы имеем крышу над головой, наша хижина крепка, а мой приятель ветер лишь изредка завывает в окно. У нас есть очаг, теплая постель, в мою сеть всегда попадается неплохой улов. Одеваешься ты не хуже других женщин, а по воскресеньям в церкви выглядишь наряднее всех прихожанок. Что же случилось?

— Мне страшно быть одной, — ответила Иница.

Рыбак огляделся по сторонам, как будто искал в комнате самого себя.

— Одной? Да разве же ты одна?!

— Да, когда ты уходишь рыбачить. Я сижу одна с утра до вечера.

— Я думал, что ты судачишь с соседками.

— Да, но они вскоре уходят нянчиться со своими детьми.

— Отчего же ты не беседуешь с моим бедным слепым сыном?

— Я с ним беседую. Но он слишком мал и к тому же не различает цвета.

— Он предпочитает спать, нежели разговаривать, — сказал рыбак и подошел к кроватке, чтобы поцеловать спящего слепого сына.

Иница не пошевельнулась. Она опустила голову и уставилась в пол.

Рыбак посмотрел на спящего малыша, потом повернулся к Инице.

— Хм, стало быть, ты одна. Странно, а вот я никогда не бываю один. Я предпочел бы оставаться дома и уделять больше времени своему слепому сыну, но когда бываю в отлучке, то никогда не страдаю от одиночества. У меня есть водный дух по имени Джинн, с которым я беседую целыми днями. Очень забавный малый этот Джинн и часто меня веселит. Иной раз он говорит такие странные вещи, такие странные вещи!.. Они бы и тебя позабавили.

— Ты все развлекаешься, — сказала Иница. — Я же боюсь и дрожу. Под окном целый день завывает буря.

— Бури страшны только большим кораблям, они не обидят маленьких людей.

— Но есть женщины, живущие при солнечном свете. На шее у них коралловые бусы, а на поясе цветы. Они танцуют до самого вечера. И мне тоже хочется танцевать, потому что я молодая.

Рыбак выпучил глаза.

Он раздумывал некоторое время, как это свойственно беднякам, собирающимся сказать что-то умное.

— Вот что тебе скажу, Иница. Не сегодня я до этого додумался, потому что Джинн уже давно задурил мне голову. Останешься ты здесь или уйдешь, эта хижина твоя. Если ты смиришься, я всегда буду любить тебя, если же оставишь меня, постараюсь тебя забыть. А если же сложится так, что ты однажды меня бросишь, а позже вернешься ко мне, я и в этом случае не закрою перед тобою дверь. Потому что люблю сладкое сияние твоих глаз и привык к мягкому звучанию твоего тихого голоса. Но знай, что если ты меня оставишь, то вернешься напрасно, потому что больше не услышишь от меня ни слова. Ты вольна приходить и уходить, найдешь себе еду и кров, но я не обмолвлюсь с тобой ни единым словом. Никогда, понимаешь? Вот тебе, Иница, мое мнение, и давай больше не будем говорить об этих глупостях.

Рыбак набил трубку и стал напевать себе под нос рыбацкую песню. Иница ничего ему не ответила. Она разделась, осенила себя крестом, прочла вечернюю молитву, забралась в свою постель и прошептала:

— Боже милостивый, как все же хорошо женщинам, живущим за океаном!

 

II

— Добрый день, добрый день, — сказал моряк, остановившись перед окошком.

Иница покраснела от кончиков волос до пяток и прошептала:

— Добрый день.

— Что делаешь, красавица? — спросил моряк.

— Ухаживаю за бедным слепым мальчиком, — ответила Иница и взглянула на небо.

— Впусти меня, — сказал моряк. — Давай поговорим о жизни за океаном.

— Нельзя, — ответила Иница. — Моего мужа нет дома.

— Да это же просто смешно! — ответил моряк. — У нас за океаном заведено по-другому.

— Нет, здесь так не принято, — промолвила Иница.

— Похоже, что ты меня боишься, Иница.

— Я не боюсь ни ветра, ни бури. Если же ты думаешь, что я боюсь, то заходи.

Моряк вошел в хижину. Он уселся на стул рыбака, отхлебнул из его бутыли, огляделся по сторонам и спросил:

— Твой муж курит?

— Да, — ответила Иница и набила трубку рыбака. Моряк закурил и стал пускать клубы дыма.

— Скромненько вы живете, — сказал он, осмотрев комнату.

Иница снова покраснела.

— Что правда, то правда, — ответила она. — Но давай поговорим о чем-нибудь другом. Расскажи о том, какова жизнь за океаном.

— Знаешь что? Ты можешь сама ее увидеть. Завтра отходит корабль.

— Я не могу, — ответила Иница. — Мне нужно нянчить бедного слепого мальчика.

Моряк засмеялся. Он знал, что ничего невозможного нет, и умел подбирать нужные слова.

— Шутишь? Ты что, нанялась в сиделки? Взгляни в зеркало! Твое лицо прекрасней лиц тех девушек, перед которыми змеи извиваются в любовном танце, а глаза твои горят, как вечные огни в храме Парсванот³. Не для того ли сотканы шелка, чтобы быть твоим облачением? Не для того ли существует солнце, чтобы улыбаться тебе? Ты же ходишь в сермяге, живешь в холодном, мрачном и безобразном мире, нянчишься с чужим отпрыском, любовную песнь поет тебе ветер, тогда как других подобных тебе выводит из счастливой дремы ночная музыка.

 

³ Храм джайнов в Калькутте.

 

Иница слушала. Ей не все было понятно из многословной речи, но и понятого оказалось достаточно.

— Послушай меня, — продолжал моряк. — Там, куда я направляюсь, небо всегда только улыбается, а воздух напоен ароматами. Солнце греет с нежностью девичьих объятий, а ветерок лишь по утрам играет локонами красавиц, потому что к полудню замирает в сладостной истоме. Столь чудесные картины могут присниться лишь перед пробуждением. Тамошние цветы превосходят тебя ростом, а в их пурпурных чашах стрекочут любовную песнь златоперые птицы. На недвижном зеркале пресных вод, среди стволов громадных лотосов, под белыми зонтиками стройных нимф прогуливаются барышни с лебединой шеей, с берега к воде спускаются мраморные ступени крошечных дворцов, желающих узреть в ней свое отражение. Чуть далее, за белыми дворцами, в сени фиговой рощи цветет огромный желтый цветок Чампа, которого благоразумно сторонятся пчелы, ибо нектар его столь сладок, что от него невозможно не умереть… Мы с тобой будем вдвоем сидеть в паланкине. Я облеку тебя в вуаль и шелк и приведу в храм Парсванот, чтобы принести тебе во всеуслышание клятву в вечной любви. А вечера… Стоит ли и говорить о том, какие там вечера! Разве можно их сравнить со здешней гнусной серостью?.. Солнце переливается в бенгальских огнях, и вот уже вместо него на горизонте всплывает громадная красная луна, взмывает к небу и становится серебристой, озаряя весь восток своим сиянием, напрочь сметая звезды… Лишь на западе трепещет в белом огне звезда влюбленных… Озеро играет зеленым блеском. Вот на берегу загораются пестрые гирлянды. Звучат многоствольные флейты, кимвалы и бубны. Мы с тобою спускаемся к освещенным руинам, в сад князей Гузерата⁴ и танцуем при луне в сиянии ночных огней. Скажи, ты согласна?

 

⁴ Провинция в Индии.

 

Иница испугалась. Она словно внезапно пробудилась ото сна.

— Нет, это невозможно, — ответила Иница. — Мне нужно ухаживать за бедным слепым мальчиком.

— Ты с ума сошла? Неужели собираешься здесь состариться? Смотри, долго не раздумывай. Корабль отходит завтра.

Он положил трубку, встал и обхватил дрожащую Иницу.

— Не придешь, заберу силой, — проговорил он ей в ухо.

— Приду, — прошептала Иница.

 

III

— От горсти крепкого табака больше проку, чем от любой женщины в мире, — сказал моряк.

— Сущая правда, — отозвался кочегар. — Женщина — это поклажа похлеще десяти мешков риса.

— Эх, махнуть бы сейчас на островок Колибри! — вздохнул моряк.

Он встал и захотел выпрямиться в полный рост, но оказался выше стены кабака и сел на свое место.

— И зачем ты только связался с этой женщиной? — спросил кочегар.

— Сам не знаю, — ответил моряк. — Бес попутал. Каких только любовниц у меня не было! Белых, черных, лиловых, краснокожих. Источавших аромат персика и отдававших корабельной смолой, с шелковистыми волосами, лебединой шеей и тех, к которым слетались пчелы, принимая их за цветок. Вот только печальной любовницы у меня еще не было. Никогда!

— Советую тебе, приятель, хорошенько поразмыслить об этом!

Моряк послушался кочегара и всю дорогу по пути к дому повторял про себя: «Поживем — увидим… поживем — увидим…»

Иница дожидалась его на крыльце. При входе у других домов стояли накрашенные девицы. Но Иница не видела накрашенных девиц, она смотрела только в ту сторону, откуда обычно приходил моряк.

Тот двигался медленно, как нагруженная баржа. Когда он подошел к порогу, Иница кинулась ему на шею, улыбнулась и спросила:

— Может быть, посидим в паланкине?

Моряк не ответил. Он повторял про себя: «Поживем — увидим… поживем — увидим…»

— А когда же мы отправимся, — не унималась Иница, — в фиговую рощу, где цветет огромный желтый цветок Чампа, от сладкого нектара которого гибнут пчелы?

Моряк взглянул на нее.

— Жена, — спросил он, — ты когда-нибудь слышала, как ругаются моряки?

— Нет, не доводилось, — ответила Иница. — Ну, и как же?

Тот выругался.

Иница заплакала.

— А теперь, жена, оставь меня в покое.

И он снова погрузился в раздумье, весь вечер повторяя про себя: «Поживем — увидим… поживем — увидим…»

На другой день он весело пустился в путь. А Инице сказал:

— Я привезу тебе золотое павлинье перо. Говорят, оно приносит удачу.

Иница прождала его весь день, но моряк не пришел.

— Может быть, он придет к ночи? — думала она.

Не явился он ни в тот день, ни на другой, ни на третий, ни после.

Инице стало страшно. Она вышла на улицу и стала расспрашивать прохожих:

— Вам не попадался на глаза мой благоверный, моряк?

Кто-то ответил ей:

— А как же, видали его на островке Колибри!

Иница рухнула на порог и зарыдала. Известно, что женщины лучше умеют плакать, чем обниматься.

 

IV

Иница проплакала три дня и три ночи. Вдруг она услышала, как кто-то в комнате произнес:

— Ах ты, бедняжка!

Иница подняла глаза. Перед ней стояла накрашенная девица.

— Ты кто, накрашенная девица? — спросила Иница.

— Я служительница бога Камы.

— А как тебя зовут?

— Мирабилис⁵.

 

⁵ Цветок, известный также под названием Ночная красавица.

 

— Тебе очень меня жаль?

— Да, мне тебя очень жалко.

Иница снова заплакала.

— Я знаю, что это такое, — сказала Мирабилис. — Меня тоже бросил мой первый возлюбленный. Он был военным. Уже не помню, блондин или брюнет. На нем был красный френч, подпоясанный черным ремнем.

— Ты очень его любила?

— Молодость глупа, а любовь слепа, — сказала Мирабилис.

— Молодость глупа, а любовь слепа, — вздохнула Иница.

— Но не отчаивайся, — утешала ее Мирабилис. — Ты красива. Так красива, что от прикосновения кончиков пальцев твоих ног сразу же раскроются все цветы дерева ашока. Тело твое нежно, как шелковистая кожа на хоботе трехдневного слоненка, твоя шея дышит ароматом лотоса, а лицо светится кротостью луны. Я научу тебя краситься. Я обучу тебя шестидесяти четырем премудростям любви, шестидесяти четырем искусствам обольщения мужчин и шестидесяти четырем способам их обманывать. Хочешь?

— Нет.

— Ну и зря. Мужчины для того и созданы, чтобы их обольщали, любили и обманывали. Мужчины злые. Будешь наивной, они высосут мед с твоих губ и пойдут себе дальше. Поверь мне. Уж я-то знаю мужчин.

— Есть один мужчина за океаном, — сказала Иница, — который не зол. И я хочу к нему вернуться.

— Отчего же ты его бросила?

— Мне хотелось танцевать при луне.

— И ты ушла с моряком?

— Нет. Это он меня увел.

— А теперь ты хочешь вернуться?

— Да, хочу.

— Послушай меня. Оставайся здесь. Это страна танца и лунного света. Вместо одного мужчины ты здесь найдешь себе сотню.

— Мне нужен только он. Других мне не надо.

— Стало быть, ты его любишь?

— Не знаю. Но я хочу к нему возвратиться. Он просил, чтобы я к нему вернулась.

— И как же ты преодолеешь океан?

— Я буду молиться у причала, пока не встречу доброго человека, который перевезет меня домой.

— Ах ты, бедняжка! Ты еще не знаешь, что на свете нет добрых людей… Хотя, наверное, есть добрые женщины, — сказала она, заметив, что у Иницы на глазах выступили слезы.

 

V

Рыбак сидел в лодке и смотрел на темную воду. Повсюду, куда он обращал свой взор, одна за другой вздымались волны. Там, где раньше был водоворот, вода устремлялась вверх, как будто какая-то таинственная сила искала себе выход из глубины. Волна на мгновение оседала, затем вздымалась, пускалась в путь, чтобы затопить весь мир, и, наконец, спадала, чтобы навеки разбиться. Рыбак ощущал усталость. Он вытащил сеть и отправился домой.

Когда вошел в темную комнату, слепой мальчик зашептал со своей постели:

— Папа, женщина с горячими руками здесь.

— Тебе почудилось, сынок, — ответил рыбак.

— Нет, не почудилось. Она тихонько сидит где-то рядом.

Рыбак посмотрел вокруг и увидел Иницу. Та сидела на козлоногом стуле, упершись локтями в колени и закрыв ладонями лицо. Она плакала.

— Папа, мне страшно, — сказал слепой мальчик.

— Она тебя не обидит, — ответил рыбак.

— Я знаю. Она добрая. Но лицо у нее — сплошная вода, мне даже стало холодно, когда она меня поцеловала.

— Надо ей сказать, чтобы она постелила себе постель в каморке. Пускай ест и пьет, если хочет.

Затем рыбак отправился проверять сети и долго не возвращался.

Иница вошла в свою каморку и распустила красивые шелковистые волосы.

— Помнит ли он еще Песню Веселого Рыбака? — подумала Иница.

На другой весь прибрежный поселок отправился на ловлю кита. Рыбак был в отлучке семь дней и семь ночей. Возвратившись домой, он спросил у маленького слепого сына:

— Как дела, сынок?

— Она сшила мне рубашку, — ответил слепой мальчик.

— Она разговаривает с тобой?

— Да, постоянно. Мы всегда разговариваем, когда она умывает и причесывает меня.

— О чем же вы беседуете?

— Она сказала, что я хороший и добрый мальчик.

— Говори с ней и впредь.

Но сам он не заводил разговор с Иницей.

Однажды ночью слепой мальчик внезапно проснулся.

— Что случилось, сынок? — спросил рыбак.

Тот расплакался.

— Дай мне руку. Мне приснился дурной сон.

— Что ты увидел во сне?

— Мне приснилось, что нас затопило. Вода в нашей комнате поднималась все выше и выше, и уже доходила мне до плеч. Ты взял меня на руки и держал высоко-высоко. Потом вода начала медленно спадать, но унесла с собою женщину с горячими руками.

— Перевернись на другой бок, мой мальчик. Не бойся, вода нас не тронет. Вода — наш лучший друг.

— Почему ты не разговариваешь с женщиной с горячими руками?

Рыбак промолчал.

— Женщина с горячими руками хорошая, она научила меня молиться, — сказал слепой мальчик.

Рыбак задумался.

— Спроси у нее, — сказал он, — куда она подевала кольцо, которое я купил ей четыре года назад на Валентинов день.

— Кольцо?

— Да, свое кольцо.

На следующий день Иница сидела у окна и смотрела на бескрайний океан. Часы с кукушкой однозвучно тикали: «Ты тут, ты тут».

— Помнит ли он еще Песню Веселого Рыбака? — подумала Иница.

Неожиданно слепой мальчик произнес со своей постели:

— Папа спросил: куда ты подевала кольцо, которое он купил тебе четыре года назад на Валентинов день?

Лицо Иницы сделалось белым, как цветок лотоса.

— Я обронила его в море, — сказала она. — Но буду его искать.

 

VI

Слепой мальчик был дома один.

Поначалу он не мог поверить, что его оставили одного. Произнес пару раз:

— Мама!.. Мама!..

Никто не ответил. Он всхлипнул и залез под одеяло.

Вдруг в комнате началось хождение. Словно в дом внесли тяжелый предмет.

Мальчик снова заплакал, но на него прикрикнули:

— Молчи и не вставай!

Позднее он услышал слова отца:

— О, Джинн! И зачем только я тебя послушался!

Вскоре мальчик узнал, что женщина с горячими руками больше не будет его умывать и причесывать и что ее руки стали холодными.

 

***

— Папа, — спрашивал он часто, — наша мама не была больна, отчего же она умерла?

— Детям не понять таких вещей, — отвечал ему рыбак. — Да и взрослые не всегда их понимают.

---

Вундеркинды

На одном из концертов мне довелось сидеть по правую руку от его светлости. Тот уделял внимание как мне, так и сидящему слева господину. Неожиданно он произнес:

— Не угодно ли вам, господа, представиться друг другу?

Больше не было сказано ни слова. Возможно, он не счел нужным называть наши имена в ходе беседы о Бетховене и Мендельсоне. Или же просто не знал, как нас зовут.

Сидевший слева господин что-то пробурчал, я слегка кашлянул, и наше знакомство состоялось.

После концерта его светлость обратился к нам со словами:

— Соблаговолите проводить меня до дома. Я живу в двух шагах от близлежащей корчмы. Вы наверняка туда наведываетесь время от времени, так что моя просьба не потребует от вас непосильной жертвы.

Мы проводили его, и я повернул обратно. Мой новый знакомый тоже направился в корчму. Усевшись за один столик, мы продолжили беседу.

Поскольку я не имел понятия о том, кто он такой, то продолжил говорить о музыке. Собеседник слушал меня с интересом. Сначала я завел речь о вундеркинде, чью скрипичную игру мы только что слышали.

Тот безмолвствовал, удостоив юного исполнителя лишь одним замечанием:

— Бедный карапуз!

После, за ужином, когда первая кружка пива придала беседе непринужденный характер, он сам заговорил о музыке. Я услышал от него много нового и интересного для себя. Спустя четверть часа меня одолело любопытство:

— Прошу прощения, но в зрительном зале я не расслышал ваше имя… Позвольте поинтересоваться, с кем имею честь?..

Тот представился.

— Впрочем, — сказал он после минутной паузы, — мое имя вам ни о чем не говорит. Меня помнят уже немногие. А ведь я тоже вундеркинд, как и тот самый ребенок, которого мы только что слышали.

Я взглянул на собеседника. У него была лысина во всю голову и сморщенное лицо пергаметного цвета.

— Точнее сказать, вундеркинд, вышедший на заслуженный отдых, — сказал он, с легкостью уловив мою мысль. — Но я так и остался вундеркиндом, поскольку не состоялся как взрослый скрипач. Сколько бы лет вы мне дали?

— Во всяком случае, вам еще нет сорока, — вежливо предположил я.

— Мне двадцать девять, но я не удивился бы, если бы вы дали мне все девяносто.

Я поспешил было загладить неловкость, но мой собеседник меня остановил:

— Не извиняйтесь, прошу вас! Я давно уже уяснил для себя, что вундеркинду один год по Божьему счету идет за два.

Под влиянием пива он сделался словоохотливым и наскоро поведал мне свою трагедию.

— Да-с, милостивый государь, и мне неоднократно доводилось испытать в точности тот же самый успех, свидетелями которого мы только что были. С тех пор минуло много времени, восемнадцать лет. В одиннадцатилетнем возрасте я точно так же стоял на подиуме. С серьезным лицом… принимая как должное все, что происходило вокруг меня… Я видел перед собой раскрасневшиеся от восторга лица, возбужденную массу людей… и считал это само собой разумеющимся… Взгляните-ка, что писали обо мне маститые музыкальные критики… я всегда держу при себе эти газетные выдержки, ибо в противном случае повредился бы в рассудке, подумал бы, что речь идет вовсе не обо мне… Вот лишь одна из них, послушайте только: «…феноменальное мастерство, виртуозная техника, мужественная широта тональности, зрелость и глубина исполнения, чудо природы, воздействует подобно откровению, вызывает изумление не только техническое мастерство, но и внутренняя глубина искусства, серьезность содержания, зрелость восприятия…» Процитирую еще: «…грандиозный, сказочный триумф, колдовские чары искусства, зрелое мастерство, повергающее в изумление, вундеркинд, одаренный феноменальным талантом, чудо-гений, ослепительная техника, зрелость интерпретации, серьезность и внутренняя глубина виртуозности, скрипичный феномен, удивительная глубина и универсализм, беспримерная техника, просто немыслимо, что ребенок способен извлекать из скрипки столь благородные, мужественные звуки… психологическая загадка, публика была повергнута в шок феноменальным мастерством гениального ребенка…» А вот еще один пассаж: «…воплощение неподдельных страстей и высокого благоговения… томление, тоска, пылкая чувственность, вселенская скорбь… возможно ли было ожидать от ребенка подобных эмоций и чувств? Откуда эта сила, правдивость и глубина интерпретации? Просто невероятно! Этот ребенок родился уже зрелым, состоявшимся исполнителем!..»

— Прошу прощения, что перебиваю вас…

— Продолжайте, продолжайте!

— Вопрос у меня следующий: вы действительно осмыслили и прочувствовали те шедевры великих композиторов, которые исполняли со столь исключительным успехом? Или же это было чудом? Вы и вправду родились на свет зрелым музыкантом?

— Позвольте мне ответить вам вопросом на вопрос. Что есть искусство? Я отвечу за вас. Исскуство заключается в умении выразить то, что мы испытали. И подобно тому, как нет воды без кислорода и водорода, нет ребенка без отца и матери, искусство невозможно без двух факторов: способности выражения и пережитого опыта. Что, скажите, мог пережить ребенок, еще не сформированный как личность, природное начало в котором еще не пробудилось?.. Разумеется, позднее я понял и прочувствовал шедевры великих композиторов!.. Позднее, когда до моего искусства уже никому не было дела!.. А что тогда?! Тогда любой шедевр величайшего композитора означал для меня всего лишь пьесу, которую нужно хорошо сыграть. Виртуозной техникой я обладал. Но это не столь большое чудо. Ребенок способен овладеть таким же мастерством, что и взрослый, и даже превзойти взрослого человека. В этом, наверное, и заключается объяснение нашего феномена, психологических загадок и чудес вундеркинда, поскольку высокую степень виртуозности легко спутать с искусством!.. Каково же было содержание моих выступлений?!.. Тогдашние мои выступления сводились к каллиграфическому копированию каракулей моего наставника. Зорким детским взглядом и свойственной детям сноровкой я воспроизводил мысли и чувства, которые удавалось извлечь моему пожилому педагогу из сочинений классиков. А учитель мой, надо сказать, был довольно невзрачным человеком, особыми талантами не блистал… так и сгинул, бедняга, в море посредственности.

— Но если, как вы говорите, в ваших выступлениях в одиннадцатилетнем возрасте и вправду не было никакого чуда, мы имеем дело с чудом другого рода. Оно состоит в способности оказывать столь необыкновенное воздействие. Неужели вам удавалось убедить слушателей в глубине, содержательности и зрелости ваших выступлений за счет одной лишь виртуозности? Маститые музыкальные критики были введены в заблуждение? Или весь мир сошел с ума?

— Поверьте, что в мире существует только одно чудо: хитросплетения человеческой души. Воистину удивительно, что сколь бы проницательны, талантливы, образованны или доверчивы мы ни были, мы сами воздействуем на свои мысли, чувства, суждения и настроения, и сколь своеобразное влияние оказывают вариации, комбинации и пермутации¹⁰ этих воздействий, сколь разнообразные эффекты производят они в нашем мышлении и внутреннем мире! Вы когда-нибудь задумывались о чуде аутосуггестии?¹¹ Самого незначительного априорного суждения достаточно, чтобы мы видели и слышали не то, что могли бы увидеть и услышать, а то, что мы хотим видеть и слышать, ибо человеческая душа — удивительная штука, способная воссоздать все что пожелает. Мне однажды повезло, только и всего. Первое же впечатление, производимое талантливым ребенком, всегда благоприятно, и это первое благоприятное впечатление влечет за собой другие. Каждый хотел открыть во мне что-то новое, и это новое всякий раз во мне открывали. Во мне хотели видеть чудо и находили меня чудом.

 

¹⁰ Перестановка элементов.

¹¹ Самовнушение.

 

— Как вы в этом убедились?

— Убедиться было нетрудно. Позднее я ничуть не утратил технического совершенства. Я возмужал, осознал содержание музыки, во мне пробудились скрытые томления, пылкая чувственность, вселенская скорбь, мое исполнение насытилось содержанием, я более не воспроизводил блестяще выученный урок, но вкладывал в исполнение свою душу, отчего и перестал нравиться зрителям. Они увидели во мне обиженного подростка, и это произвело неблагоприятное впечатление, которое повлекло за собой другие. К тому времени я стал догадываться, что раньше публике нравился во мне ребенок, а не артист, только что вызванный к жизни.

— В этом вы могли ошибаться.

— Не думаю. И скажу вам, почему. Почуяв неладное, я начал консервировать свою молодость, потому что был привязан к успеху, славе и большим деньгам. Я занялся консервацией того, что сохранилось от детского облика, более того, начал, подобно стареющей инженю¹², притворяться тем самым ребенком, каким был незадолго до этого. Я вернулся к своему детскому гардеробу, причесывался так, как причесывают маленьких мальчиков, озабоченно сбривал растительность, пробивавшуюся над верхней губой, садился на диету, чтобы казаться хрупким и неразвитым физически, и давал концерты только в тех местах, где не могли вычислить мой возраст. И это принесло плоды. В Америке под старой маской я снова снискал лавры, однако это не могло продолжаться слишком долго. В конце концов, я возмужал настолько, что стало совершенно невозможно утаивать свои годы. Это означало конец для моей карьеры.

 

¹² Исполнительница ролей наивных девушек.

 

— Послушав вас, можно сделать вывод, что только ребенок способен добиться успеха в концертном зале, а взрослым там и делать нечего. Все обстоит как раз наоборот. Вундеркинд всегда исключение, тогда как взрослых артистов — вам ли этого не знать? — более чем достаточно.

— Я говорю про успех, милостивый государь. Вот в чем загадка. Успех невозможен, если предпосылки для него отсутствуют, но если они и есть, успех все равно под вопросом. Даже если мы обладаем необходимыми предпосылками успеха и превосходим талантом своих соперников, успех все равно в меньшей степени зависит от нас, нежели от окружающего мира. Как я уже говорил, нет воды без кислорода и водорода, нет ребенка без отца и матери. Успех также невозможен без двух факторов. Первый фактор: наличие таланта. Второй фактор: необходимо, чтобы талант был замечен, и после того, как он был замечен, его и дальше хотели замечать. И талант тут не всегда играет решающую роль, о чем свидетельствуют примеры из истории искусства. Мир столь могуществен, а человек при всей своей гениальности столь бессилен! Как знать! Если бы я впервые вышел перед публикой, будучи взрослым, быть может, концертировал бы и по сей день. Но все было не так. И мир мне не простил, что я перестал быть ребенком.

— Это суеверие.

— Не спорю. Я лишь говорю об одном известном явлении. Те, кого вы почитаете как мастеров скрипичной игры, в детские годы все до одного не выходили за пределы детской комнаты, тогда как вы едва ли назовете мне вундеркинда, который, будучи взрослым, добился триумфа детских лет.

— Вы пессимист, и вероятно, вследствие этой или другой схожей черты характера не смогли во взрослом возрасте добиться успеха, отвечающего вашему честолюбию.

— Вижу, что мой пример вас не убеждает. Тогда приведу другой. Я при случае познакомлю вас со своей супругой, и вы послушаете ее фортепианную игру. Надо сказать, что я в свое время совершил безумный поступок, женившись на вундеркинде, одиннадцатилетней мисс Милли Браун.

— Ей и впрямь было тогда одинадцать лет?

— Одиннадцать лет значилось в афишах, в действительности же ей было двадцать четыре года. Уже в то время она имела склонность к полноте, но хорошо смотрелась в детской одежде. Благодаря искусному макияжу в двадцать три года она выглядела максимум на четырнадцать. И все же зрители начинали догадываться, что она слишком долго задержалась в вундеркиндах. К тому же, питая пристрастие к мучному, со временем она ужасно раздобрела. Словом, когда мы познакомились, звезда ее как будто начинала клониться к закату. Тем не менее, я полагал, что именно ей будет легче всего понять мои страдания, она же, в свою очередь, решила подстраховаться в расчете на возможные случайности. И надо сказать, что ей не посчастливилось столь же долго играть на фортепиано, сколько я играл на скрипке. Произошло непоправимое: в первый же год нашего супружества она одарила меня чудным младенцем. Вскоре после этого семейная жизнь ей наскучила, и она пожелала вернуться к карьере вундеркинда. Случилось так, что после родов ее трактовке Гольдберг-вариаций Баха стало недоставать былого изящества. Тщательно зачесанные волосы и детская одежда, достигавшая колен, привносили некоторый омоложивающий эффект, и все же, по мнению компетентной музыкальной критики, она изрядно потучнела. В конце концов ей пришлось покинуть сцену, и с тех пор она обвиняет меня в том, что я разрушил ее жизнь, погубил ее славу.

— У вас, должно быть, не один ребенок? — спросил я, желая перевести разговор на менее щекотливую тему.

— Двое сыновей, — ответил он. — Старшему пять лет, и он нестерпимый вундеркинд. Скрипач-самоучка, уже достигший того же уровня, что и я в возрасте десяти лет. И можно лишь поражаться тому, с какой ослепительной техникой, силой и проникновенностью он интерпретирует пылкую чувственность и вселенскую скорбь великих композиторов. Отличаясь при этом драчливым нравом и, скажем так, прожорливостью. Младшему три года. Он уже играет на всех инструментах, и нет такого произведения, которого бы он не знал. Старший сын будет юристом, а младший военным, и смею надеяться, что не трубачом.

— Вы как будто говорите это с чувством горечи.

— Здесь вы неправы. Я испытал много разочарований, но у меня есть одно утешение: Музыка. Жизнь так противоречива! Источник наших бед всегда находится там, где мы искали успеха, тогда как истинное успокоение можно найти лишь на поле брани, вобравшем в себя нашу кровь.

Перевод с венгерского Владимира СТАСЮКА