Всеволод Игнатовский. Он вернул Великому княжеству Литовскому его название

Его исключали из духовной семинарии, а он стал во главе Академии наук, он вернул Великому княжеству Литовскому его название, а белорусам — историческую память, его имя при жизни присвоили техникуму, а после смерти забыли о нем на полвека.

Про Всеволода Игнатовского нельзя сказать, что революция дала ему все. Если бы он родился в другое время, скажем, лет на двадцать раньше, он бы не был «паном сохи и косы» — наверное, стал бы православным священником. Служил бы в тихом приходе где-нибудь на Полесье, обучал бы крестьянских детей в церковной школе. Прожил бы спокойную достойную жизнь... А после его смерти, разбирая вещи и записи отца Всеволода, потомки с удивлением обнаружили бы исписанные его рукой листки бумаги, в которых говорится про каких-то белорусов, веками живущие на этой земле. Рукописи так и остались бы лежать на своем месте, а может, стали бы хорошим поджогом для печи. И жили бы на земле белорусы, не зная, что служил в деревенском храме некий чудак, который пытался написать их историю. Жили бы, не зная или зная, возможно, намного меньше про самих себя и свой след на этой земле.

Но история, как известно, не терпит сослагательного наклонения. И сегодня мы вспоминаем о Всеволоде Игнатовском как о выдающемся историке, пламенном борце за идеалы революции, человеке, благодаря которому в республике появилась Национальная академия наук, Национальная библиотека, который имел самое непосредственное отношение к открытию главного университета Беларуси и к тому, что белорусский язык получил все атрибуты языка государственного — правила, правописание, учебники. Так распорядилась его судьбой революция, она же, по сути, подняла его на самую вершину, а после свергла вниз с такой силой, что выжить было просто невозможно...

Семинарист-эсер

Родился Всеволод Макарович Игнатовский в деревне Токари Брестского уезда (ныне Каменецкий район Брестской области) 19 апреля 1881 года в семье сельского учителя. Правда, отец Макар Иванович вскоре закончил Киевскую духовную семинарию и получил приход в одной из полесских деревень. Сына он хотел видеть своим последователем в служении Богу, поэтому после окончания церковного училища Всеволод направился в Вильню в духовную семинарию. Но долго он там не продержался: революция уже дышала ему в лицо, он уже распространял прокламации, поэтому из семинарии его попросили. Но какое это имело значение, когда в жизни было не менее важное — товарищи из партии социалистов-революционеров, с которыми, казалось, всегда будет по пути. Вступив в двадцатилетнем возрасте в партию эсеров, Игнатовский все же в следующем году сумел закончить семинарию, правда, уже Могилевскую, чтобы продолжать учиться дальше.

В тот же год он поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. Но революция нашла его и там. В 1905 году за участие в антиправительственных выступлениях его арестовали и выслали из столицы на родину. Только через год ему разрешили вернуться и продолжить обучение, но революция уже вцепилась в этого жадного до знаний парня мертвой хваткой: очень быстро за участие в акциях его исключили из университета и в административном порядке выслали уже дальше, на север, в Олонецкую губернию, под Архангельск. После ссылки ему запрещено было жить в крупных городах империи.

Только в 1908 году ему удалось вернуться к учебе: добыв фальшивую справку «о политической надежности и верности режиму», Игнатовский поступил в Юрьевский (Тартуский) университет, который сегодня находится на территории Эстонии, и, успешно закончив его в 1911-м, направился в Вильнюс, где начал работать в частной гимназии пани Комаровской. В 1914-м, перед самой войной, он устраивается преподавателем в недавно открытый Минский педагогический институт. С ним же попадает в эвакуацию: до 1918 года институт продолжает работу в российском Ярославле.

Подпольщик-коммунист

Уже тогда Игнатовского очень интересует историческая наука: читая студентам лекции об истории белорусских земель, он собирает и хранит все материалы. Но наука могла подождать, а революция, которая шла за ним по следу, ждать не могла. В Ярославле он участвует в создании левой эсеровской организации «Наш край». Февраль 1917-го застал его там же, и вместе с большевиками как представитель эсеров Игнатовский активно участвует в организации Совета рабочих депутатов в городе.

Но в пылу классовой борьбы без национальной принадлежности, которая была свойственна именно большевикам и эсерам, Всеволод Макарович, институтский профессор, не забывает о своей национальности. И уже в мае 1917 года создаёт новую организацию — «Молодая Беларусь», которая по своим идейным установкам ближе к Белорусской социалистической громаде. В 1918 году Игнатовский уже наладил контакты с именно белорусским национальным центром революции — Белнацкомом (который возглавлял Червяков) и белорусскими национальными секциями... Он входит в ЦК левого крыла БСГ как представитель автономной «Молодой Беларуси» (а во главе «левых» в «громаде» стоит не кто иной как Дмитрий Жилунович).

В Минск Игнатовский попадает в 1918-м — в короткий промежуток, когда немцы уже ушли из города, а поляки еще не пришли, — со своим реэвакуированным институтом. Восстанавливается деятельность самого института, в котором Игнатовский председатель Совета — по сути ректор. Он преподает в институте, организует для желающих курсы белорусоведения, покровительствует открытию белорусских школ...

Но тут в Минск приходят поляки. И в жизни Всеволода Макаровича начинается очень интересное время. С одной стороны, он преподаватель института, который поляки не закрыли. С другой — подпольщик, пламенный борец с оккупантами, руководитель «Молодой Беларуси». Занимается и собственно политикой: в декабре 1919-го с его подачи «Молодая Беларусь» окончательно откололась и от «Громады», и от левых эсеров — вместе с единомышленниками, среди которых Степан Булат и Михась Чарот, Игнатовский создает в начале 1920 года центр Белорусской коммунистической организации, пишет ее программный документ, основная мысль которого — БКО ведет борьбу за восстановление Советской Белорусской Республики, надеясь при этом на помощь Советской России и признавая программу и тактику РКП (б). Подразделения БКО были образованы в нескольких белорусских уездах, под ее руководством действовали «крестьянские дружины» — партизанские отряды, которые вели против поляков вооруженную борьбу (не о них ли читаем в коласовской «Дрыгве»?).

И — парадоксальный факт из биографии подпольщика, революционера и фактически уже коммуниста (подобные парадоксы могли случаться только в то безумное время). С разрешения оккупационных властей Игнатовский готовит и печатает(!) первую редакцию своего «Краткого очерка истории Беларуси». Сам в предисловии уже к изданию 1926 года так пишет об этом: «Польская цензура выкосила около третьей части рукописи, и книга вышла из печати сокращенной и подпорченной... Несмотря на «zеzwоlеniе» цензуры, оккупационное правительство через какое-то время схватилось и дало приказ конфисковать книжку. Студентам Педагогического Минского института удалось забрать около тысячи экземпляров, а две тысячи изъято. Эти две тысячи «очерка» белополяки, убегая из Минска летом 1920 года, бросили и таким способом, с победой Октября, «Очерк» вышел на свет из полицейской кладовой»...

Но как вообще поляки разрешили печатать, пусть и пропустив через цензуру, книгу, в которой написано, что белорусы — отдельный народ со своей отличительной историей, что они имеют право на самоопределение? Кандидат исторических наук Сергей Третьяк объясняет это так: «В первом издании «Очерка» история заканчивалась разделами Речи Посполитой. Как известно, именно к этому времени в течение нескольких веков она была у нас общая с поляками, поэтому в издании книги цензоры и власть сначала не увидели никакой крамолы...»

Кстати как утверджают историки, именно Игнатовский в своем очерке вернул Великому Княжеству Литовскому его настоящее название. До него в исторических трудах государство называли Русско-Литовским княжеством.

Нарком-просветитель

Когда в Минск летом 1920 года пришла советская власть — на этот раз всерьез и надолго, — Всеволод Игнатовский уже был по сути своей большевиком. ЦК БКО, который он возглавлял, участвовал в подготовке программных документов восстановления БССР и в подписании соответствующей декларации. 20 августе 1920 г. БКО по ее просьбе была принята в состав Компартии (большевиков) Литвы и Беларуси, которая входила в РКП (б). Лидер БКО стал членом компартии на месяц раньше.

Начинается серьезная работа: нужно строить новую республику, которую возглавляет соратник и единомышленник — Александр Червяков, который был моложе на десять лет. Игнатовский хорошо понимает, что идеологическая составляющая этого строительства очень важна: народ должен знать не только о победе пролетариата, но и о собственных корнях (ученый-революционер Игнатовский через века показывает, как простые люди веками угнетались, и это придает еще большую значимость знанию истории), и о том, что на «мужицком» языке можно обучаться в институте и писать умные книги. Игнатовский знает, что делать в сфере просвещения, даже начиная практически с нуля. Но его в руководстве БССР назначают... наркомом земледелия. И он соглашается на эту должность — «в порядке партийной дисциплины».

«До прихода в 1924 году Дмитрия Прищепова наркомат земледелия поменял не одного руководителя, — рассказывает Сергей Третьяк. — Первым наркомом земледелия молодое руководство республики назначило Игнатовского, исходя из того, что он вырос в деревне, что долгое время был эсером — членом партии, близкой к крестьянству. К тому же в то время он, как и глава БССР Червяков, был сторонником объединения сельчан в сельскохозяйственные коммуны».

Коммуны, как известно, в начале 20-х годов себя не оправдали, к тому же, в республике заговорили о необходимости создания первого национального университета. Так или иначе, в 1921 году Всеволод Игнатовский получает ту должность, на которой он нужен больше всего, — народного комиссара просвещения.

Это был его звездный час. То, что сумел сделать Игнатовский с единомышленниками буквально за семь-восемь лет, в некоторых государствах делают веками. В республике появился национальный университет, который через несколько лет был укомплектован национальными кадрами, возобновили деятельность сельскохозяйственная академия в Горках и ветеринарный институт в Витебске. Был открыт Минский педагогический техникум, которому, кстати, было присвоено имя наркома просвещения. И это не было похоже на «культ личности». Игнатовского любили и уважали. Студенты, как свидетельствуют воспоминания, называли его «отцом»: он же успевал и преподавать, был в БГУ деканом факультета общественных и педагогических наук, заместителем ректора. Доктор исторических наук Петр Петриков в своей работе, посвященной очередному юбилею Игнатовского, приводит цитату из характеристики, которую в 1923 году подписывал секретарь ЦК КП(б)Б Богуцкий: «Пользуется большой популярностью среди белорусской интеллигенции и общественных кругов. Теоретически образован, но не всегда умеет ориентироваться в политической обстановке, руководствуясь марксистским методом»... Тем не менее звание первого белорусского историка-марксиста сохраняется за Игнатовским и сегодня.

Именно в бытность Игнатовского наркомом просвещения ученые-языковеды разработали и выпустили около двух десятков терминологических сборников. Фактически именно тогда белорусский язык получил свое нормативное наполнение, свои правила — его стало возможно изучать в школах как полноценный предмет.

После — новая вершина: создание в 1926 году Института белорусской культуры, который Игнатовский возглавил. В конце 1928 года Инбелкульт дорос до Академии наук, и в начале 1929 года Всеволод Макарович Игнатовский становится ее первым президентом. Наверное, это был предел того, о чем мечтал...

И при этом он не уставал заниматься исследовательской, научной работой. Дополнял и корректировал «Краткий очерк...», писал отдельные работы, посвященные восстанию 1863 года, первым деятелям национально-освободительной борьбы. Объяснял это просто: «Взяв в руки ясный фонарик, должны мы шаг за шагом обойти прошлое нашей родины. И ни один уголок нашего многострадального жизни не может и не должен остаться без нашего старательного осмотра...» Только тогда «будет возможно взять крылья свободной птицы»...

***

Тот, кто хоть немного знает, что происходило в Беларуси на рубеже 20-х и 30-х годов прошлого века, сразу подумает: этот человек не мог в то время уцелеть. В 1930 году Всеволода Макаровича обвинили в том, что в своих исследовательских работах он ставит национальный вопрос выше классового. Сначала его вывели из ЦК партии, затем освободили от должности президента Академии. В январе 1931-го его исключили из партии, и это было равно приговору. Тогда как раз фабриковалось дело о так называемом Союзе освобождения Беларуси, и после попытки самоубийства Янки Купалы лидером этой придуманной националистической организации было решено сделать Игнатовского. Его происхождение из семьи священника и эсеровское прошлое дополняли портрет «врага народа». Но Игнатовский не дал сделать из себя предателя. После очередного допроса в ГПУ 4 февраля 1931 года Всеволод Игнатовский застрелился в своей квартире... Его тихонько похоронили на Военном кладбище.

Семью ученого ждала жестокая судьба. Младший и средний сыновья были расстреляны в 1937 году. Жену Марию Севостьяновну осудили на восемь лет лагерей. Уцелел только старший сын Михаил, который, как и отец, стал историком, но в начале 30-х, не в силах найти работу, уехал в Сибирь, работал там электриком. Мать после лагеря приехала к нему, там и умерла, а он сумел вернуться в Беларусь только во время хрущевской оттепели.

Имя самого Всеволода Игнатовского, первого автора современной истории Беларуси, было забыто в течение шестидесяти лет — у него же национальное преобладало над классовым... Вспомнили о нем уже в независимой Беларуси. Переиздали «Краткий очерк...», по которому в настоящее время не учатся, как в 20-е, в каждой школе, но который можно найти в каждой библиотеке. В 2007 году его именем была названа улица в столичном микрорайоне Домбровка. В Национальной академии наук в этом году во время празднования ее 90-летия портрет первого президента висел на почетном месте.

Но думается, лучшей памятью для него будет, если выполним его завет, его мечту: «Уже недалеко то время, когда каждый гражданин Беларуси будет знать историю края, так как без нее он не будет сознательным гражданином, не будет творцом будущего. Только история дает сильную почву для политически-социального и культурного творчества».

Елена ЛЕВКОВИЧ