Чуть ли не единогласно во время одного обсуждения в конце прошлого года группа экспертов сошлась на том, что самое интересное в театральной сфере сейчас происходит в кукольном театре, «Арт Корпорейшн» и РТБД. Республиканский театр белорусской драматургии действительно за последние годы набрал множество очков и стал не то чтобы модной, а узловой площадкой. Мы встретились с актером, режиссером, преподавателем и с 2012 года художественным руководителем театра Александром Гарцуевым, чтобы поговорить о тонкостях работы с современными белорусскими пьесами, и в первую очередь спросили, совпадает ли, на его взгляд, такая профессиональная оценка со зрительской.
— Я уважаю мнение профессионалов, но никогда им не руководствуюсь: я взрослый и возрастом, и стажем человек, поэтому знаю, что оно не всегда объективно, потому что помню времена, когда отношение профессионалов могло быть ангажированным. Меня больше интересует мнение зрителей и заполняемость зала интеллигентными людьми. Когда я вижу, что люди пошли в театр, понимаю, что происходит какое-то явление. Так вот, такое есть — внимание к современной белорусской драматургии действительно возросло, это видно по количеству зрителей на спектаклях, читках и фестивалях. Не скажу, что белорусская драматургия расцвела, а дай бог ей процветания — причину стоит искать в развитии общественной мысли, в том числе политической. Видимо, современные пьесы перекликаются с тем, что интересует общество, у которого, поскольку отрыв от ментальности Советского Союза стал очевидным, появились абсолютно самостоятельные сдвиги и устремления. За мою жизнь интерес к театру поднимался и падал раза три или четыре: я помню пустые залы в начале 80-х, переполненные, потом снова пустые, сегодня интерес высокий, а лет семь-восемь назад был низким.
— Вы думаете, это зависит не только от того, что предлагает театр, но и от самого зрителя?
— Не может быть так, чтобы театр был плохой, а потом подумал-подумал — и стал хороший. Здесь играют роль объективные общественные явления, на которые театр не может не реагировать, но это медленный процесс, в нем не работает пословица «утром в куплете — вечером в газете». Автору нужно что-то почувствовать, заметить, обдумать, потом написать пьесу, которая должна отлежаться, пока не начнутся репетиции и, наконец, не возникнет спектакль. Все это может занять не один год, а я застал времена, когда спектакли делались полтора, а то и два года, никто никуда не спешил, все было размазано во времени, актеры не были так заняты съемками в кино. Экономика была плановая, но в театре никаких планов почему-то не было — делалось искусство. Теперь — план, но не в том смысле, что он нам спускается, а в том, что мы сами себе можем позволить, а что — нет. С учетом всех финансовых вопросов и графиков наших сотрудников спектакль должен быть сделан за три месяца, иначе все ломается и летит.
— Если перейти от культурной среды к массовому потребителю, словосочетание «белорусская драматургия» его скорее оттолкнет, чем привлечет. РТБД в это время выступает с целым рядом успешных проектов. Можете ли вы описать, кто зритель вашего театра?
— Знаете, театр никогда не был направлен на широкого потребителя, испокон веков в него ходит шесть процентов населения. Это в основном интеллигенция, то есть сливки народа, которые направляют общественное мнение. Я очень рад, что к нам стали приходить более взрослые зрители, это значит, что и театр становится более умным и интеллигентным: еще лет пять назад большинство зала занимала молодежь, и это прекрасно, она и сейчас к нам приходит, но для меня в этом есть признак какой-то легкодоступности и легкопонятности. Я не считаю молодежь глупой, но когда в зале только она, меня это настораживает, потому что я хочу, чтобы люди думали и сопереживали, а для этого, мне кажется, человек должен немножко пожить на свете.
— Остаётся ли название театра корректным, ведь спектакли сегодня режиссерские и вклад режиссеров в постановку если не больший, то, по крайней мере, равнозначный драматургическому?
— Театр еще в конце XIX века перестал быть драматургическим или актерским и стал режиссерским, я здесь не открываю ничего нового. Пьес много, но ярким театральным явлением спектакль может стать только благодаря режиссеру, посыл режиссера — самое важное в театре, пусть драматурги не обижаются. Меня учили, что пьеса — только повод для спектакля. А название театра предполагает, что в нашем репертуаре, хотя это нигде не прописано, только договорено, должно быть не менее 75 процентов постановок по белорусским пьесам, а их у нас — около 90 процентов. Негласная пропорция — 50/50 — существует даже в театре Янки Купалы.
— Поскольку РТБД работает с пьесами почти исключительно белорусских авторов, возникает логичный вопрос: насколько свободно вы себя чувствуете в этом материале с точки зрения его достаточности и пригодности по формату?
— При театре существует Центр белорусской драматургии, который занимается поиском текстов и работой с современными драматургами — он организует читки, фестивали, публикует лучшие произведения. Там много того, что я не ставил бы, но сам процесс этот нужен, благодаря ему нет-нет, да и возникает что-то достойное большой сцены. То, на что будут ходить год, два и больше, а не одноразовые показы, которые я сразу могу предвидеть. Центр работает не только на наш театр, а на всю страну и представляет на читках и фестивалях в России, Польше, Германии и так далее белорусский феномен, хотя, к сожалению, он лишь условно белорусский, потому что почти все пишется на русском языке. Я понимаю авторов, они хотят, чтобы их произведения скорее попали на сцену, а белорусскоязычные театры можно пересчитать по пальцам.
— «Одноразовый показ» — это отрицательная характеристика?
— По художественности — нет, но финансово — отрицательная. Я сразу вижу пьесы, на постановки которых пойдем только я и мои друзья. Понимаете, тот, кому нравится Шишкин, — а таких людей много, и они не глупые люди — будет смотреть на лес и плакать, но не поймет «Черный квадрат», потому что его восприятие на такое искусство не настроено. В театре тоже есть постановки, понятные широкому кругу населения, а есть хорошие только для пяти человек. Мы, к сожалению, не можем потратить большие деньги и не «отбить» их, потому что помимо художественной выполняем финансовую задачу, хотя в нашем репертуаре есть спектакли, которые оправдали себя десять-двадцать раз и «кормят» остальные. Поэтому нишу одноразовых постановок, как говорят, бюджетненько заполняет Центр белорусской драматургии в своем небольшом зале на сорок мест.
— Уже два спектакля на сцене РТБД поставил Евгений Корняг — сложные для понимания, но чрезвычайно популярные. Почему это не «одноразовый» театр?
— Я знаю Евгения более пятнадцати лет и помню еще студентом — на его первые постановки публику было трудно собрать, народ был как-то не готов, но этот этап Евгений прошел довольно быстро. Спектакли Корняга — это поэзия визуалистики, там есть чувства и эмоции, где, может быть, не все понятно, но это завораживает. Знаете такое банальное выражение: «Ну, во-первых, это красиво». Ощущение эстетики у Евгения просто врожденное. «Шлюб з ветрам» мы выдвигаем на театральную премию, только не знаем пока, в какой номинации. Я предложил выдвинуть его как музыкальный спектакль, потому что в нем нон-стопом звучит музыка и нон-стопом поют.
— На прошлой премии подошла бы номинация экспериментального спектакля.
— С моими активными комментариями эту номинацию убрали. Я был тогда в комиссии театральной премии: в качестве эксперимента подавались обычные бытовые спектакли на трех актеров или оперетки на пять.
Я спрашиваю: «А в чем тут эксперимент?» — и мне отвечают: «Обычно у нас оперетты большие, так что это для нас эксперимент».
Я подумал, что определение слишком размытое и театр — эксперимент сам по себе.
С классификациями постоянная проблема, особенно во время, когда театр становится синтетическим и объединяет разные жанры — Корняг в этом смысле впереди планеты всей. В драматических постановках, например, стали много петь. Когда я учился, думал, что танец мне не нужен: я же драматический актер! Теперь понимаю, что мало танцевал.
— Вы сказали, что еще пятнадцать лет назад публика была не готова к Корнягу. Есть ли в театре что-то, к чему публика все еще не готова?
— К эпатажным спектаклям, когда средствами выразительности становятся спорные, связанные с этикой вещи, чего в Европе уже давно не боятся. Публика плохо воспринимает шок патологий, натурализма, нецензурную лексику. Я видел, как на некоторых спектаклях форума ТЕАРТ публика вставала и уходила эстетически оскорбленной.
— Мы упоминали баланс между искусством и развлечением: в репертуаре РТБД есть комедии — как в белорусской драматургии вообще с комедиями?
— Плохо. Думаю, это национальная черта. Мы провели два драматургических конкурса. Первый был посвящен пятисотлетию книгопечатания, и несколько написанных пьес в результате поставлены в театрах. Задачей второго было создание комедий — мы получили и глупые, и умные пьесы, но не комедии, хотя целью все-таки были именно смешные комедии. Белорусы — не слишком юморные люди, Макаенков больше не рождается, да и Макаенок оказался юмористом своего времени. Весь Советский Союз хохотал над его пьесами, а прошли годы — и молодым людям они вообще непонятны. Когда мы репетировали «Сірожу», где все начинается в 80-х, актриса не понимала, почему, если Дина любит Мишу, а Миша уезжает в Израиль, это такая трагедия, мол, пусть едет с ним. Один актер моего возраста говорит ей: «Да потому что ее хрен бы выпустили!» Поэтому и из пьес Макаенка сегодня можно ставить только одну-две.
— Что в сфере интересов современных белорусских драматургов встречается чаще всего?
— Часто говорят о молодежной субкультуре, где очень много чернухи про маргиналов молодежного социума, Шабаны и Серебрянку, что неинтересно. Нам нужно выводить героя нашего времени, а не описывать жизнь парня из Шабанов — где он накурился, напился и взял девушку, ай-ай-ай, давайте переживать на этот счет. У молодых авторов также виден скрытый протест против социума, мол, мы не хотим жить, как вы живете. Но мне кажется, это обычный молодежный бунтарский дух, который не оставит никакого следа. Хотя я забываю слово «талант»: что это такое, я не знаю, но с ним ты и о пачке сигарет интересно напишешь. В Москве я видел спектакль по телефонной книге: в театральной сфере часто говорят, что был бы талант, сыграешь и по телефонной книге, и вот люди взялись и действительно прекрасно по ней сыграли. Мне приносят много пьес, целый шкаф заполнен текстами, театр, надо сказать, привлекает разного рода людей. Пришел как-то дед — палкой стучит и говорит, что я обязан его поставить:
«В соответствии с законом о культуре вы должны ставить белорусских драматургов», — я отвечаю, что да, должен, — «А я и есть белорусский драматург!» Оставалось только палкой мне по голове стукнуть.
— Вы говорили, что рецептов нет, но ведь какие-то шаги, которые сделали РТБД более популярным, наверное, можно выделить?
— Стараюсь не пускать в театр самодеятельность, поверхностность и непрофессиональность, хотя не всегда получается. Речь о долгом скрупулезном процессе — эту пьесу не пропустить, этого актера взять, а ту актрису — нет. Сегодня кирпичик, завтра, послезавтра — глядишь, через восемь лет виден результат. Я работал несколько лет и все думал, ну что я здесь делаю, а потом кто-то мне говорит: «А вы знаете, Александр Федорович, говорят, ваш театр стал самым модным». Я спросил, где, оказалось — в бане, я и отмахнулся. Через месяц-другой слышу что-то похожее, потом в газете написали, и я подумал, может, действительно что-то начало складываться. Правда, моей целью не было сделать РТБД модным местом, я занимаюсь тем, чему меня учили мои педагоги, — художественным театром с большой буквы. Хотя в абсолюте этого никогда не будет, потому что для него нужно другое общество, а если оно появится, театру уже будет не о чем говорить.
Беседовала Ирена КОТЕЛОВИЧ
Фото из архива РТБД
Ссылки
[1] https://zviazda.by/ru/tags/irena-kacyalovich-0
[2] https://zviazda.by/ru/kultura
[3] https://zviazda.by/ru/kino
[4] https://zviazda.by/ru/dyyalog
[5] https://zviazda.by/ru/tags/zhirandolya
[6] https://zviazda.by/ru/tags/kino-0