Галина Левина — архитектор, художник, один из авторов мемориалов в Красном Береге, «Память» на проспекте Дзержинского в Минске, архитектор мемориальных знаков жертвам Холокоста в Бобруйске, Глуске, здания синагоги в Минске. Ею создано много объектов, которые сегодня — неотъемлемая часть архитектурного ландшафта городов нашей страны. Лауреат Государственной премии Республики Беларусь (2003 год) за архитектурно-монументальный ансамбль застройки центра г. Давид-Городка. Руководитель творческой мастерской архитектора Леонида Левина.
Она умеет разглядеть в линии реки вечность — образ из ее стихотворения. А дома на ее рисунках имеют душу. Галина ЛЕВИНА известна своим вкладом в монументальное искусство Беларуси. Особое место среди ее работ занимают объекты памяти.
7 июня Галина Леонидовна отмечает красивый юбилей, который справедливо назвать творческим расцветом. Одаренность ее проявилась рано и была бережно выпестована в семье, а учителем в профессии стал отец — Леонид Левин, заслуженный архитектор Беларуси, лауреат Ленинской и Государственных премий, один из авторов мемориала «Хатынь», архитектор мемориала «Красный Берег» и многих других знаковых для нашей страны объектов. Галина Левина достойно продолжает дело жизни отца и сама является оригинальным, тонким художником. Сегодня мы беседуем с Галиной Леонидовной о том, как семейная история сформировала ее личность, о памяти войны, пропущенной через сердце, об усвоенных от отца уроках, ее архитектурных рисунках и о другом.
— Ваши родители много времени отдавали работе. При этом Леонид Менделевич находил время из командировок писать Вам письма, вместе с Вами делал зарисовки... Какой запомнилась Вам семья?
— У каждого своя семейная история, она не может быть похожа на чью-либо другую. Я люблю свою семейную историю. Кроме внимания и заботы, которые дарили мне родители, это были взаимоотношения между взрослыми и маленьким, но уже уважаемым человеком. Думаю, их уважение сформировало мой характер, повлияло на способность выстраивать взаимоотношения с людьми в будущем.
Конечно, родители, оба архитекторы, были преданы своей работе. В нашей семье всегда было понимание, насколько для человека важно его дело. Отец, кроме создания известных мемориалов и памятников, возглавлял мастерскую по застройке центра Минска в 80-е годы, работал над множеством других объектов. Мама, Наталья Афанасьева, была архитектором планетария в парке Горького, занималась генпланом Минска. И сейчас она с пониманием и уважением относится к моей работе.
— Родители видели в Вас своего преемника в профессии?
— Ни отец, ни мама не указывали мне направление, чем заниматься. Даже в художественную школу не отдавали. Правда, водили к Эди Огнецвет, — показать мои стихи. Она подарила мне книжку своей поэзии с автографом — с тех пор писатели нередко подписывали мне книги. У нас в доме часто бывали художники, скульпторы, архитекторы... Я росла в творческой атмосфере. Это не могло не повлиять на выбор профессии.
— А Ваша победа в международном конкурсе юных архитекторов?
— Конечно, она сыграла свою роль. Конкурс проходил в Штутгарте, его организовал известный архитектор из ФРГ Фрей Отто. Участвовало более 800 детей из разных стран, включая СССР. Я занималась тогда в студии «Юный зодчий» при Белорусском Союзе архитекторов. Вдвоем с подругой мы сделали и отправили работу, которая и заняла 2-е место. Победа в таком представительном конкурсе очень вдохновляет — меня там никто не знал, оценивалось только творчество.
— Когда Вы пошли в школу, Леонид Менделевич уже создал вместе с другими авторами мемориальный комплекс «Хатынь». Помните ли свое первое посещение мемориала?
— Когда создавалась «Хатынь», я была слишком маленькой — так сказать, на уровне папиной руки. Из его воспоминаний знаю, что он брал меня ребенком в мастерскую, возил на объект, над которым работал. В своей книге «Хатынь» он пишет, что я размешивала краски, когда шла работа над проектом. Я этого не помню. Конечно, тогда я увидела мемориал с высоты моего детского возраста и роста.
Первое осознанное посещение Хатыни произошло, когда я училась в школе. Бывала там с одноклассниками и, конечно, с отцом. К нему часто обращались с просьбой свозить в Хатынь, показать, рассказать.
— Леонид Левин потерял маму очень рано — она умерла в эвакуации. А его отец, Мендель Мовшевич, прошел войну и вернулся в разрушенный нацистами Минск. Рассказывал ли он сыну историю семьи?
— Не рассказывал, как и все старшее поколение, которое вернулось с войны. Это ведь очень болезненно: вновь погружаться в воспоминания, рассказывая о трагедии десятилетнему сыну. Леонид Менделевич писал, что отец лишь говорил: война внесла непоправимые изменения в нашу жизнь.
Я очень часто встречалась с теми, кто пережил Холокост. Им, в послевоенные годы, десятилетия, сложно было рассказывать об этом. Те, кто смог вернуться с войны, старались продолжать жизнь, сохранив в глубине памяти то, что испытали. Думаю, это было правильно. Они достойно прошли войну, потеряли многое или все, продолжили достойно жить и дали такую возможность своим детям. Это было не просто. Такой урок я вынесла из взаимоотношений между дедушкой и папой.
— В своей книге «Война и любовь» Леонид Левин приводит переписку между Вашими дедушкой и бабушкой в годы войны. Как Вы думаете, почему было так важно для него рассказать историю своей семьи в книге?
— Леонид Менделевич говорил: в жизни ничто не проходит бесследно. Он возглавлял Союз белорусских еврейских общественных объединений и общин, поддерживал бывших узников Минского гетто, концлагерей... Потеряв маму в восьмилетнем возрасте, остро чувствовал боль утраты родного человека. И его работы в архитектуре, связанные с культурой памяти, и книга «Война и любовь» — размышление о трагедии войны, которая отнимает тех, кто бесконечно дорог. Здесь есть папин детский рисунок, его письма отцу на фронт... Эта трогательная, искренняя книга, которую трудно читать без слез, — продолжение главной темы его жизни.
— Что Вы имели в виду, когда сказали об отце: «У него учились памяти»?
— В нашей семье рассказ о войне был знанием, пропущенным через сердце. Возможно, поэтому Леониду Менделевичу и удалось сказать в этой теме свое слово, которое потрясает. Я училась у него памяти — нешаблонной, честной. Сейчас очень важно тому, кто работает над этой темой, быть искренним, удержаться от формального решения художественных задач.
— Наверняка Вы задумывались о том, как будет отражаться война в искусстве будущего, ведь свидетелей почти не осталось.
— Часто задумываюсь, но смотрю на это с надеждой. Прошли десятилетия после войны, а произведения о ней создаются — «Список Шиндлера» Стивена Спилберга, «Иди и смотри» Элема Климова, работы белорусских, зарубежных режиссеров... Думаю, произведения о войне будут появляться в разные периоды жизни общества, в разных видах искусства. В Беларуси восприятие этой темы — особое.
Но при этом надо удержаться от повторений. Потому что «Хатынь» была первой. «Красный Берег» — первым в поднятой теме детей-жертв войны и осмыслении темы. Это особенно важно для белорусского искусства, связанного с войной.
— Мемориалы в Красном Береге, Тростенце, в создании которых Вы участвовали как архитектор, несут мощную эмоциональную нагрузку. Элем Климов, снимая «Иди и смотри», пригласил для работы с актерами психолога... Сложно ли было Вам пропустить эту тему через себя? Продолжите ли работать с ней?
— Эмоции, которые испытывает художник, его боль, остаются с ним. Зрителю нет необходимости знать об этом. Отец был сильным человеком, и я многому училась у него. Продолжаю работать над темой памяти жертв войны. Сегодня ездила в Дзержинск, где завершается работа над мемориалом на месте уничтожения Койдановского гетто. В октябре 1941 года там за два с половиной часа было уничтожено более 1900 евреев. Архитекторы памятника Галина Левина и Александр Копылов, скульптор — Александр Шаппо.
— Почему важно, чтобы мемориалы стояли именно на местах уничтожения людей?
— Потому что если мы теряем знание о том, где это происходило, мы теряем ощущение, что это было. Мы приезжаем в Тростенец, Благовщину и знаем: это случилось здесь. На этой территории не будет построено что-то другое. Она большая — да, но это наша история. Она показывает масштаб трагедии, которая происходила на территории Беларуси.
— Леонид Менделевич мечтал создать памятник Любви... Рассказывал ли он Вам, каким его видел?
— Не рассказывал. Думаю, он правильно поступил — оставил это загадкой.
— В творческих профессиях иногда можно встретить снисходительное отношение мужчин к коллеге-женщине...
— Отношение отца к женщине было уважительным, деликатным и потрясающе галантным. Запомнился жест, которым он после совещаний и встреч подавал мне пальто... При этом он был абсолютно свободен от гендерных стереотипов. Рассматривая мои работы, не делал скидку на пол. Никогда не говорил в рабочих ситуациях: мол, ты устала, иди отдохни, а мужчины остаются в мастерской работать до ночи или даже до утра (случалось и такое). Отец понимал, что я не дам сбой, не подведу, потому что была частью команды. Всегда ценила, что он умел при обсуждении проекта расслышать мои творческие мысли. Для него было неприемлемо снисходительное отношение к женщине как специалисту. Хоть впоследствии мне иногда приходилось с этим сталкиваться со стороны коллег-мужчин.
— О чем вы мечтаете, Галина Леонидовна?
— Я очень хочу, чтобы мастерская Леонида Левина в центре Минска стала мемориальной. Понимаю, что это сложно. В той части, где был его кабинет, мы ничего не меняли. Место, где создавалась «Хатынь» и другие знаковые проекты — своего рода маяк памяти, часть культуры Беларуси. Отец очень любил нашу страну, говорил о трагедии белорусского народа в годы войны на международных площадках, много работал и в области современной архитектуры Минска.
— По городам страны сейчас проходит Ваша выставка «Город написан шагами. Обратная перспектива» — часть созданного за 30 лет в жанре архитектурной графики...
— Мне всегда нравилось бродить по улицам городов Беларуси и других стран, и везде я рисовала — карандашом, пером, тушью, фломастером. Никто не обязывал меня делать эти рисунки, они не входят в работу над проектом. Люблю эти портреты домов, в них — история городов и местечек нашей страны, многие из которых уже изменились.
— Портрет здания, а вы написали их более 600, — это попытка разглядеть в нем душу?
— Это сложно объяснить... Приезжаешь в город, утром выходишь на улицу и видишь архитектурный пейзаж: кафе, велосипедистов, особым образом расположенные арки. И в тебе возникает чувство, которое хочется передать на бумаге. Сыграли роль и навыки архитектора, умение видеть, умение вырвать себя из контекста шумной компании и пойти рисовать... Это все от отца. Леонид Менделевич из всех своих поездок привозил рисунки. Мы вместе их рассматривали. К родителям приходили в гости известные архитекторы — Юрий Градов, Борис Юртин, Лев Погорелов и многие другие, смотрели работы отца, комментировали. Я с трепетом показывала им свои рисунки. Так все начиналось...
— Вы создаете архитектурные проекты, рисуете, пишете стихи... Как на все хватает сил и времени?
— Все чаще не хватает (улыбается). В жизни много интересного, главное — уметь видеть.
— Поделитесь умением всегда быть энергичной и в форме. Может быть, особое питание, спорт?
— Понимаю, что геркулес и свежевыжатый сок полезны, но начинаю утро с чашки кофе и бутерброда с сыром. Не хожу в спортзал, хотя в школе занималась лыжными гонками, в институте играла в теннис. Но очень много хожу, приезжая на объекты... Возможно, это генетика. Словом, рецептов нет. Самое главное — быть собой. И, конечно, творческая неугомонность, постоянный поиск. Этому я научилась у отца, как и умению держать удар и идти вперед. Не предавать саму себя, свои чувства и ценности. В этом красота человека.
Алена БРАВО
Фото Юлии РОМАНЬКОВОЙ и из личного архива Галины Левиной
«Эффект шофера» считается одной из распространенных ментальных ловушек.
Еще недавно поле подсолнуха казалось нам странным явлением.
Безопасность реальная, виртуальная, в грозу и на расстоянии.
С началом учебного года регистрируется и рост заболеваемости респираторными инфекциями.
