В этом году театральный фестиваль «ТЕАРТ» начался с представления эскиза пьесы Ксении Шталенковой «Memorіa nomіnіs Clara». Ксения уже заявила о себе во многих ипостасях. Она автор популярных книг подросткового фэнтези и исторического детектива, дизайнер, социолог, лектор... И вот — блестящий драматургический дебют. Как признавалась сама Ксения, прозу она начала писать еще в школе... А что для нее драматургия — послепрозаический этап? Новый способ высказаться, эксперимент, случай, заказ? Далеко не каждый, даже отличный, прозаик способен написать отличную пьесу…
— Наверное, эксперимент, — задумывается над ответом Ксения. — Давно хотела попробовать писать в жанре драматургии. Еще в подростковом возрасте увлекалась пьесами Михаила Булгакова. Потом открыла для себя Стоппарда, поразила его «Аркадия». А в 2019 году я начала заниматься в центре белорусской драматургии, в лаборатории Дмитрия Богославского «Открывачка-II». Для поступления требовалось написать мотивационное письмо, и это, наверное, было самое плохое мотивационное письмо из всех, какие я когда-либо подавала. Мол, я автор нескольких романов, даже монографии, но никак не могу одолеть пьесу. Но, к своему удивлению, узнала, что я — в «Открывачке».
— «Memorіa nomіnіs Clara» не первая твоя пьеса?
— Вначале я написала комедию о писателях, которая называлась «Просто очень сложно». Пыталась найти ответы, как можно играть со словами и персонажами. Например, один из них думал, что пишет о другом, и наоборот... Осенью состоялась читка этой пьесы в Республиканском театре белорусской драматургии. Потом за это произведение я получила спецприз на международном конкурсе «Баденвайлер 2020», который проводился в Штутгарте. По правилам конкурса, бонусом к награде должны были состояться читки пьесы и ее постановки, но в Европе началась пандемия, и все отложилось по времени. Мне было очень жаль... Когда написал книгу, и она вышла — ты видишь материальный результат своего труда. А с пьесами иначе: нет гарантии, что поставят. Особенно, когда только начинаешь.
— Переход от комедии к очень драматической теме — это вызов самой себе?
— Да. Решила, стоит попробовать себя в другом театральном формате. Я предложила своему другу, художнику Роману Енотову поработать вместе, поскольку мы много говорили об истории Минска и феномене памяти, и у нас созрели общие задумки. Да еще увидела объявление о наборе в творческую лабораторию «Уже готовый мир», там анонсировалось, что внимание будет отдаваться совместной работе режиссера и художника. Я решила, это шанс. Для меня драматургия — форма высказывания, позволяющая понять, на что я способна, более тонко поработать с психологическими моментами.
— А как заинтересовала тема Холокоста?
— Это тема, к которой я шла очень долго. Были разговоры с моей подругой-художницей, которая сейчас пишет диссертацию о Холокосте в белорусском искусстве. Ее прадедушка, художник Лазарь Ран, в своем творчестве много изображал эту трагедию, в Минском гетто погибла его семья. Еще одна болезненная привязка к сюжету пьесы: моя прабабушка была одной из узников Освенцима. Попала туда в шестнадцатилетнем возрасте. Я не была с ней знакома, только фотографии видела, и очень хотела ее представить. Еще меня зацепила книга канадского писателя Яна Мартела «Беатриче и Вергилий», тоже про Холокост, но мне показалось, там довольно узкий взгляд, и у меня возникло желание поспорить с автором и высказать собственное мнение. Два месяца я читала исторические материалы, не могла начать, а потом текст написался за две недели. Это была очень насыщенная работа. Я хотела ответить на вопрос — что для меня значит Холокост и как понимаю феномен исторической памяти. Никогда не работала так с текстом. Раньше было линейно, а сейчас — контекст находится повсюду одновременно, и я нахожусь повсюду, текст будто меня окутывает. Материал очень жесткий, его надо было пережить. В определенный момент я думала — меня сейчас разорвет, такой был момент эмоциональной перенасыщенности. На данный момент «Memorіa nomіnіs Clara» — один из лучших текстов, который я написала. Хотя он короткий, всего 20 страниц. И я немножко переживаю, что же буду писать следующее, чтобы не делать шаг назад.
— Вы с Романом Енотовым стали не только драматургом и художником спектакля, но и исполнителями...
— Лучше сказать — перформерами. Да, решили, что будем читать сами, и получили интересный опыт, который позволил почувствовать текст заново, расставить определенные акценты, которые на уровне письма были не настолько очевидны. Запомнился момент, когда во время финала мы сидели в темноте, в наполненном людьми зале и только слышали дыхание зрителей. Было молчание. Никто никак не реагировал. Мне показалось, что это длилось несколько минут, а прошло несколько мгновений. Потом начались аплодисменты, зажегся свет, и я увидела, что люди плакали.
— У современных драматургов неловко спрашивать о сюжете пьесы... Его в привычном смысле может просто не быть…
— Мне тоже трудно сформулировать какой-то синопсис... Но что-то рассказать попробую. Место действия — Яма, что в районе минской улицы Мельникайте. Место, где в 1942 году были убиты пять тысяч евреев. В течение десяти сцен одна и та же история циклически повторяется в одном пространстве в разные времена. Да, я вдохновляюсь историей своей прабабушки и других людей, но текст не имеет реальных прототипов, совпадения случайны. Перемешиваются воспоминания и сны главных героев, их четыре. Клара, художница, живущая в начале 1940-х годов в Минске, ее муж Лева, тоже художник. Из диалогов делается понятно, что Клара ждет ребенка, но у нее больное сердце, и рождение ребенка может ее убить. Лева против рождения ребенка, он уезжает в Москву, начинается война, и Клару он больше не увидит. Другие два героя — Ларка, внучка Левы от его второй жены, и мистический юноша, живущий в Яме. На самом деле проблем поднимается много... Есть и конфликт поколений — как реализоваться, когда у тебя гениальный предок, а ты — в его тени. Как найти себя в цепи семейных историй. Почему люди, которые любят друг друга, делают друг другу больно? Мне хотелось, чтобы это не стало просто сентиментальной историей. Стремилась отшлифовать текст, чтобы не осталось «моментов слезливости». Для меня было важно научиться находить такие слова, которые покажут эмоциональные вещи не перенасыщенными. Задавала себе вопросы все время: не чересчур ли?
— Это случайно, что с твоей пьесы начался фестиваль?
- В Лаборатории был замысел сделать отчет еще в начале лета, но из-за пандемии все отодвигалось, мы думали, что в этом году уже ничего не произойдет. Когда узнала, что читка пройдет на таком серьезном форуме, разволновалась. Это был вызов. Мы за две недели должны были все смонтировать, подготовить. Удалось провести всего две репетиции. А еще нужно было добыть специфические вещи для реквизита — старые стулья, этюдники. Один этюдник одолжила моя подруга Глория Ран, второй — мой учитель, дизайнер Владимир Голубев. По замыслу, несмотря на то, что в пьесе четыре действующих лица, на самом деле это всегда два человека. Для зрителя важно разгадать, кто есть кто в каждой сцене. Нам с Романом нужно было придумать, как решить это на уровне читки.
— Поставят ли пьесу в театре?
— Планы самые большие, хотелось бы, чтобы проект получил продолжение. Если какой театр предлагает сделать спектакль, мы с радостью откликнемся, ведь теперь мы смогли реализовать лишь небольшую часть замыслов. Но сейчас что-то трудно планировать, пандемия пока не закончилась.
— Многие спектакли в современном театре рассказывают о деструкции культуры постиндустриального общества, об информационном пространстве, в котором происходит распад смыслов, даже структуры языка. У меня впечатление, что ты идешь от противоположного — констатируя ситуацию распада, но все-таки показывая, что смысл — в собирании, восстановлении той же исторической памяти.
— Да, я думаю, что моя пьеса — это сборка памяти, сборка важных тем в одной точке пространства и времени. То, что может объединять.
Людмила РУБЛЕВСКАЯ
Фото Марины КАРПОВИЧ
А вместе с ними обучение, соцпакет и даже жилье.
«Мы заинтересованы, чтобы к нам приезжали».
Беларусь — один из мировых лидеров в области добычи и глубокой переработки торфа.
