Большое интервью с живописцем Владимиром Андреенковым и его сыном Дмитрием

Картины художника-авангардиста родом из Чаус Владимира Андреенкова экспонируются в известных галереях Швейцарии, Германии, России. Живопись, графику, скульптуры крупнейшего мастера абстрактного искусства мечтают заполучить коллекционеры Западной Европы. Однако в России, где он сейчас живет, как и на малой родине, его творчество известно лишь в узких кругах ценителей. С Владимиром Емельяновичем (к слову, в будущем году художнику исполняется 90 лет!) и его сыном, художником и дизайнером Дмитрием, я встретилась в Третьяковской галерее — новой, той, что на Крымском валу. Для общения мы уютно разместились на стульях напротив экспозиции «Геометризмы», где представлены работы Владимира Емельяновича.

Несмотря на будний день, посетителей немало. Кто-то бродит отрешенно, бросая мимолетные взгляды на картины. Другие, напротив, вдумчиво глядят на работы с разных ракурсов или сбиваются в небольшие группы знатоков, обсуждая задумку автора. За час, который мы там провели, одна женщина, увидев нашу компанию, узнала мастера в лицо и решилась подойти и поприветствовать его.

— Владимир Емельянович, вы стали профессионально заниматься рисованием во время Великой Отечественной войны. Каким образом в это тяжелое время удалось начать обучение в Московской художественной школе?

Владимир Андреенков: В Московскую художественную школу я поступил в эвакуации. Мы с матерью (отец был на фронте) случайно попали в село Воскресенское в Башкирии, куда была эвакуирована Московская художественная школа. Однажды я шел по улице и увидел художника. Как я потом узнал, это был довольно известный мастер Виноградов. Он рассказал, что художественная школа переехала из Москвы. Я попросился заниматься. Педагог, который обучал младшую группу, разрешил приходить на занятия. Они проводились каждый день. Позже школа вернулась в Москву, а я с матерью — в белорусский город Червень. Как только мы устроились, я объявил: «Мама, поеду в Москву». И на перекладных, с большим трудом добрался до столицы. Уже не помню, где взял адрес, но нашел школу, и меня приняли с радостью. Прикосновение к искусству захватывает и не отпускает, поэтому я остался в школе до самого окончания.

— За это время как часто посещали Беларусь? Остались ли у вас там родные?

Владимир Андреенков: Родных в Беларуси у меня не осталось. Кто-то переехал, кто-то уже умер. Раньше, в начале моей московской жизни, я часто ездил в Могилев. В Беларуси однажды из реки я достал мореное черное дерево, которое долго лежало в воде. Из него я в подарок для музея в Могилеве сделал скульптуру в виде головы. Я им много всяких рисунков, гравюр дарил и держал с ними связь. Прошло время — они меня забыли, я их забыл. Сейчас начали вспоминать, спрашивать, почему не езжу в Беларусь. Но куда я уже в свои годы поеду?!

Дмитрий Андреенков: В Жодино жила папина двоюродная сестра. Помню, мы к ней ездили в гости. Когда мне было лет 16, мы на машине ездили по краям в районе реки Березина. Это прекрасные места. Сейчас в Беларуси остались только дальние родственники, с которыми мы не поддерживаем контакт.

— Есть ли у вас внутренняя связь со своей малой родиной?

Владимир Андреенков: Конечно есть, куда же она денется. Я Беларусь очень люблю. Она в моем сердце и душе. Там народ замечательный, теплый, хороший. Моя мама, когда умирала, жила со мной в Москве. Она скончалась у меня дома. Но мы приняли решение хоронить ее возле могилы отца — на родине.

— В коллекциях белорусских музеев представлены ваши работы. Вы думали над тем, чтобы организовать персональную выставку для белорусского зрителя?

Владимир Андреенков: Все время я отдавал работе, а организация выставок отнимает много времени. Искать кого-то, кто бы меня выставил, я не стал. Если хотели сделать экспозицию, нужно было посуетиться самим.

Ежедневная работа захлестывает даже сейчас. Иногда захожу в мастерскую, что-нибудь ковыряю там, хотя уже сил нет. Недавно две небольшие картинки сделал. Оформил их, посмотрел — наверное, хуже по сравнению с тем, что делал раньше, но все же терпимо.

— Ваши работы относятся к геометрической абстракции, когда художник создает пространство, сочетая различные геометрические формы, цветные плоскости, прямые и ломаные линий. Сталкивались ли вы с проблемой понимания вашего творчества?

Владимир Андреенков: Если зритель не понимает, то объяснять не стоит. Надо, чтобы человек был воспитан на этом, как-то подготовлен. Растолковать этот вид искусства, если зритель к нему равнодушен, невозможно.

— Свои работы вы называете «трансформациями». Что стоит за этим термином? Как рождаются ваши трансформации?

Владимир Андреенков: Трансформации — это разные предметы, определенным образом сгармонированные и размещенные на холсте. Они рождаются, как и у многих художников, неожиданно — одна работа, потом другая. Объяснить это трудно. Это как музыка, которую слышишь в себе. Вдруг захотелось изобразить определенное музыкальное состояние от столкновения цветов, их расположения на плоскости. Где-то подсознательно это возникает и начинаешь... Сперва делаешь маленький эскиз, потом побольше, затем берешь холст и уже уточняешь каждый предмет. Иногда он не укладывается, переделываешь. А порой сразу все выходит. Над картиной работаю, пока не достигну совершенства, которое должно быть, учитывая плоскость, цвета. Иногда переписываю, понимая, что какой-то цвет не лег.

— Есть ли у вас работы, которые писали годами?

Владимир Андреенков: Конечно. Иногда стоит давнишняя работа, вытаскиваешь, смотришь — вот здесь я неправильно сделал. Берешь другой холст или на этом же изменяешь. У художника внутри накапливается большой запас пластического мышления. И он развивается все время. Делает одну работу, понимает, что тут не достиг чего-то, делает другую работу, третью... Чтобы предмет состоял из сложного решения, необходимы учеба и длительная работа.

— Искусствоведы отмечают музыкальность вашего творчества. Какова роль музыки в создании работ?

Владимир Андреенков: Когда работа очень гармонична, от нее исходит музыка. Если наковырял чего-то грубо, то музыки не получается. У меня нет специального образования, но музыка во мне звучит. Я часто обращался к хорошей музыке. Она — сестра живописи.

Дмитрий Андреенков: Иногда, когда я захожу в гости к папе, он лежит на кровати с закрытыми глазами. Я спрашиваю: «Что ты делаешь?» Отвечает: «Музыку слушаю». Я удивляюсь: «Как? Нигде нет ни колонок, ни радио». А он говорит: «Вот сейчас удивительно красивая ария звучит, до этого был орган».

Владимир Андреенков с внучкой.

То есть он абсолютно автономно слышит музыку. У него есть работы, например, «Фуга» — красная, зеленая, синяя. Есть триптих — «Виолончель», «Скрипка», «Альт». Он весь музыкален.

— Какая ваша работа самая любимая?

Владимир Андреенков: Пожалуй, это скульптура «Архангел». Она так скомпонована, что вот как раз музыка в ней очень сложная. Это одна из лучших моих работ.

Дмитрий Андреенков: В свое время в Успенском соборе он увидел архангела Андрея Рублева. Его так потрясли пропорции этой работы, что он сделал серию абстрактных картин и конструкций на тему этого произведения Рублева. Трансформировал ее в своем видении.

— Ваши произведения хранятся в Государственной Третьяковской галерее (Москва), Государственном Русском музее (Санкт-Петербург), художественных музеях Тулы, Орла, Кемерова, Могилевском областном художественном музее (Беларусь), Музее современного искусства (Падуя, Италия), Галерее Нади Брыкиной (Цюрих, Швейцария), в коллекции галереи «Шазина», а также в частных собраниях в США, Франции, Италии, Швейцарии и в других странах. Вас называют крупным, выдающимся мастером абстрактного искусства современной России, но «все еще не оцененным по достоинству». Как вы считаете, почему встречается такая оговорка?

Владимир Андреенков: То, что я делаю, для простого человека очень сложно в понимании. Это только люди с воспитанным вкусом и знанием быстро оценивают. Они сразу увидят и скажут — хорошая вещь. А почему эта вещь хорошая, невозможно объяснить. Это нужно чувствовать. Должно быть воспитание искусством.

Дмитрий Андреенков: Он абсолютный интроверт. Есть художники, которые ходят, объясняют свои работы, они публичны. Папа же работал в мастерской и лишь периодически выходил на выставки. Он не публичен. Ко мне сейчас приходят коллекционеры и говорят: «Мы понимаем, что это великий художник, но нет истории продаж». Однажды мне директор одного из ху- дожественных музеев сказала, что отец, единственный в современной совокупности мастеров, — действительно конструктивист, абстракционист и творец. Многие представители — все же стилизаторы великих художников. У отца были тоже такие тенденции в начальных работах. Но серии «Вертикаль», «Трансформации», «Конструкции», «Цвет» — его личные достижения. И этим он отличается от огромного числа коллег, хороших художников, но все же во многом вторичных.

— А у взрослого человека можно воспитать навык понимания абстрактного искусства?

Владимир Андреенков: Безусловно, он воспитывается в течение определенного времени, когда новичок общается с художником. Он потихоньку начинает чувствовать тоже, что и мастер. А если человека, как говорят, оторвать от сохи, безусловно, ему бессмысленно что-то объяснять.

— Сейчас вы продолжаете работать?

Владимир Андреенков: Если поднатужиться, я могу что-то сделать, но уже устал страшно. Вчера-позавчера сделал холст. Но это уже, наверное, последнее, что я могу.

— А душа хочет творить?

Владимир Андреенков: Конечно, я же художник. Уже как-то пропах этим всем. Я сразу реагирую на работы даже чужие, оцениваю — нравится мне или нет.

— Недавно в Москве состоялась выставка «Вертикаль — Горизонталь: Рихард Пауль Лозе — Владимир Андреенков». С Лозе вы познакомились в Москве в 1974 году. Каким образом этот художник и встреча с ним повлияли на ваше творчество? Почему ваши работы и полотна швейцарского художника объединили в одну выставку?

Владимир Андреенков: Когда начал делать абстрактные работы, как раз в это время в Москву приехал Лозе. Он был у меня в гостях, увидел мои произведения — очень расхвалил. Мы были близки по восприятию пластики. Потом я поехал в Швейцарию, увидел выставку его работ и был потрясен. Они очень близки мне и по духу, и по жанру. Как два музыканта соединяют музыку, так и художники иногда звучат в унисон.

Дмитрий Андреенков: Лозе все свои работы строил. У него цвет рассчитан математически. Если посмотреть эскизы, то каждому тону и цвету есть ответ, выстроенный по математической формуле. Он по ней создает картину — и попадание точнейшее по тональности, по цветовому звучанию. А у папы это происходит естественным путем: за счет интуиции, абсолютного видения и слуха. То есть они пришли к одному и тому же разными путями.

— Сотрудники музея в родном городе Владимира Емельяновича, Чаусах, попросили передать привет от жителей и предложение директора музея Инны Казаковой организовать персональную выставку в городе.

Дмитрий Андреенков: У меня есть около 100 папиных живописных работ и много графики. Если они сфотографируют зал, пришлют его размеры, можно обсудить. Я думаю, может быть интересна ретроспектива его творчества от 1950-х годов и до сегодняшнего дня. Мы можем это сделать.

Мария ДАДАЛКО

Фото из семейного архива В. Андреенкова.

г. Москва.

Самая большая коллекция работ Владимира Андреенкова находится в Цюрихе. Там живет коллекционер, большой друг семьи, как отметил сын художника, фея — Надя Брыкина. Она создала музей и фонд поддержки художников современного искусства, продвигает и популяризирует его. Сейчас в одном из самых больших конструктивистских музеев «Хаус Конструктив» в Цюрихе коллекционер готовит выставку Владимира Андреенкова. «Там очень высокая оценка его работ. Ко мне приезжают французы, швейцарцы и говорят, что это великий художник. Для них его значимость намного выше, чем в родной стране», — отметил Дмитрий Андреенков.