Анна Комар. Письмо к Чарльзу Буковски

«Детка, если ты хочешь, ты будешь творить ...»

Ты был прав, Чарльз.

Книгу твоих стихов на белорусском я укладывала как гайдбук для писателей. Разве я могла представить, что через пять лет после того самого стихотворения о том, как «свет, и воздух, и место, и время не меняют ничего и не создают ничего», она прежде всего понадобится мне самой?

В одном литературном блоге, где читательница в письме жаловалась на депрессию и низкую самооценку, мешающих ей писать, хотя она и чувствует в себе большой потенциал и талант, автор отвечала ей так: «Ты же не считаешь, что шахтеры целыми днями стоят и жалуются на то, как тяжело им? Они просто РАБОТАЮТ! »

Я тоже много жалуюсь на то, как не могу писать, Бук. Ищу отмазки — в недостатке времени и сил. В депрессии. В гиповитаминозе. Виню боль за то, что она слишком сильная. На одном пластическом спектакле я наблюдала за танцорами, за их натренированными гибкими телами, что так, казалось, легко делали нужные движения. Те танцоры также, как и шахтеры, не жалуются — они работают.

Почему жалуюсь я? Ищу комфорта. Успокоения. Ищу безопасности. Постоянства. Ищу точку, с которой никуда не надо двигаться. Я хочу остановиться или думаю, что хочу? А могу? Что убивает меня, Бук, и почему меня убивает не то, что я люблю? Что, если я хочу умереть в поэтическом экстазе, от передозировки метафор, на самой неожиданной рифме? Или думаю, что хочу? А могу?

Смерть — это, может быть, единственное, о чем стоит писать, так как она все равно достанет тебя, «и не важно, кто ты: писатель, шофер, сутенер, парашютист, мясник — она ​​достанет тебя». Только не сразу. Сначала она приходит за нашими близкими. Ты ждал ее, «как кошку, которая прыгнет на твою постель». А она неожиданно бросается в лицо, упивается когтями и разрывает, как оголодавшая рысь.

Эта внезапность пугает наиболее. Смерть близких — меловой крестик на моих дверях. Вдруг так жутко, что даже написать об этом не могу. Просто быть рядом с близкими, с любимыми. Выбираю самого прекрасного из претендентов и перекачиваю в него свою жизнь, чтобы смерти, когда она придет за мной, не было чем полакомиться. Вот только что, когда его смерть заберет первым?

Боль не оправдывает бездействия. Боль — это еще одна отмазка. Избегание выбора и ответственности за него. Стою, уставившись в крестик, обозначенный мелом на дверях.

В моей любимой венгерской народной сказке старушка перехитрила Смерть. Когда та пришла за ней, бабушка попросила отсрочки до завтра и уговорила Смерть собственной рукой написать на дверях дома: «Завтра». Каждый следующий день та приходила и уходила ни с чем, так как старушка каждый раз указывала ей на слово «завтра». Смерть-таки не выдержала, стерла надпись и пообещала прийти назавтра и точно забрать бабулю с собой. На следующий день женщина, ища, где спрятаться, сначала залезла в бочку с медом, после попыталась скрыться в перине, а когда вышла, чтобы спрятаться еще лучше, Смерть как раз вошла в дом — увидела этот ужас, испугалась и больше не приходила.

Ты тоже «смухлевал», Бук, ты «выиграл свои гребаные пять минут и даже больше».

Может быть, в этом и есть весь смысл — пока я пишу, у меня на дверях светится слово «завтра». И ты снова был прав: «Мы победим смерть».

Анна Комар. Автор, которая печатается в «Маладосці» с короткими меткими зарисовками из жизни, говорит о себе так: «Когда я пишу, я не убегаю от жизни, а проживаю ее. Это как задержаться у яблони в цвету или замедлиться, почувствовав запах сирени. Это и попытка не спрашивать «зачем?», А понять, ради чего. Остановить момент. Повернуться лицом к страху. Создать ту самую мою историю».