Вы здесь

Дмитрий Жилунович. Товарищ песняр


Он был автором Манифеста о провозглашении Советской Беларуси, первым премьер-министром республики, его дважды исключали из партии, он мог стать первым народным поэтом... На всех фото, которые сохранились до нашего времени — будь то с семьей или в окружении товарищей по борьбе или коллег-писателей, — он выглядит очень интеллигентным и трогательно беззащитным. Возможно, это из-за круглых очков с очень сильными диоптриями — он с молодости плохо видел.


А может, на этих черно-белых выцвевших фотографиях почти вековой давности чудесным образом сохранилась для тех, кто будет знать его только по его произведениям и по воспоминаниям других людей, его истинная сущность — романтика, талантливого писателя, человека, который всю жизнь искал себя, свою долю, свою Беларусь. Который в этих нескончаемых поисках пришел в политику — дело во все времена не очень простое, а в передряге между Первой и Второй мировыми войнами — и вовсе смертельно опасное. Впрочем, в то время столь же опасно было быть и поэтом. И наверное, именно потому, что в одном лице объединились белорусский государственный деятель Дмитрий Федорович Жилунович и известный белорусский писатель Тишка Гартный, это лицо выглядит наиболее неоднозначно, наиболее ярко и наиболее трагично в истории двух первых десятилетий БССР...

"Хіба на свет выйду, долю пашукаю..."

Чем больше узнаешь фактов из его биографии — тем больше удивляешься: каким образом у него так все получилось? Не "благодаря", а "вопреки" — как и у многих белорусов, такая наша отличительная национальная черта. Родился осенью 1887 года в Копыле в очень бедной семье — отец был землекопом, мать нанималась в поденщицы. Федор Жилунович научил своего Дмитрия начальной грамоте, которой владел сам, а зимой отправил учиться к "директору". О другом образовании и речи быть не могло — с ранней весны до поздней осени парень был в пастухах.

Пастушка-подростка захватили революционные идеи, которые на рубеже веков витали в воздухе и которыми поделился с ним немного старший "коллега". К тому же он еще вливается в ряды двигателя революции — пролетариата: осваивает профессию кожевника. Типичная биография борца за социальную справедливость.

Да только тут не все так просто. Ведь у этого юноши много вопросов, на которые он хочет получить ответы. А еще эти строки, что проносятся в голове, складываются в рифмы, не дают покоя... Он даже собирался добраться за ответами на свои вопросы к Льву Толстому, поехал в Киев, где безрезультатно предлагал свои написанные по-русски стихи в тамошние газеты . А потом в его жизни случилась "Наша нiва", куда послал стихи на родном языке. И он, после публикации первых удачных произведений (первый стих — "Бяздольны", был посвящен Янке Купале) вдохновленный успехом, приехал в 1909 году в Вильню, надеясь, что будет работать в редакции. В штат его не приняли, но он продолжает писать туда не только новые стихи, но и корреспонденции с мест.

С чего живет? С кожевенного дела. Работает в разных городах на заводах, в артелях. Долго не задерживается — начальство быстро угадывает в нем "подстрекателя". И — пишет стихи. Ярко-классовые — как же без них? (В ответ на купаловское "Я — мужык-беларус, пан сахі і касы ..." Тишка Гартный пишет: "Я — рабочы-гарбар, рыцар працы цяжкой..."), — но ведь и пронзительно-лиричные, те, о которых тот же Купала напишет: "Тишка не "мастерит стихов", а поет, поет всей своей наболевшей душой, всем своим сердцем горячим, кипящим"...

Именно в то время он определился в своей позиции: "Я сейчас искренний сторонник белорусского дела и всем сердцем рвусь и бьюсь за него. Я подумал так: можно быть и социалистом, и националистом..." Все ясно и просто: борьба за белорускоссть и за социальную справедливость. Но если б было все так просто в его беспокойной душе, писал ли бы он, парень с начальным образованием, в письме своему копыльскому другу, которое цитирует в своей документальной повести "Без эпитафии" Эрнест Ялугин: "Почему же именно та часть материи, которая вложена в человека, должна розниться от других частей? Значит, если человек умирает и из его тела возникает новая жизнь — растение, значит, и оно разумно и чувством одарено? Ну, а из растения иссохшего и спрахшего, тоже, небось, можно извлечь какой-либо разум?.." Рабочий-кожевенник так рассуждает или философ-экзистенциалист? Нет, у Гартного с самого начала все было непросто.

В двадцать пять лет он едет в Петербург. Здесь сильное белорусское сообщество, вечера на квартире Бронислава Эпимах-Шипило, где он читает свои стихи и отрывки из еще не законченного романа, который известен нам как "Соки целины". Стараниями объединения "Загляне солнце і ў наша аконца" выходит первая книга его стихов. И пишутся новые — после тяжелой работы на заводе, при тусклом свете керосинки. Он уже не может обходиться без очков, но разве это помеха? Главное — творчество.

И конечно, — революция. Белорусская социалистическая громада, к которой присоединился еще в 1913-м, — уже не просто объединение по интересам, а значительная политическая сила с четко очерченной социалистической позицией. А тут еще толпы беженцев из родной земли, где свирепствует война. Его не мобилизовали из-за плохого зрения. Но людям, сорванным с места, он может помочь, дав им надежду и родное слово — в 1916 году в Петербурге под редакторством Тишки Гартного начинает выходить "Дзянніца" — газета на белорусском языке. Правда, всего несколько месяцев, поскольку финансовые трудности. Февральская революция сотрясла воздух, но не принесла облегчения ни в деле национальном, ни в социалистическом. Да и в Белорусской социалистической громаде было не все так гладко: люди там были разных взглядов, разбились на "правых" и "левых" (Жилунович поддерживает "левых", их же и представляет на I Всебелорусском съезде в декабре 1917-го) . А летом 1917-го Жилунович знакомится с Александром Червяковым. Что, наверное, тоже повлияло наконец на его выбор в пользу большевиков.

Премьер на месяц

В январе 1918-го представители различных белорусских партий, поддерживающих платформу советской власти (Червяков представляет большевиков, Жилунович — "левое" крыло БСГ), принимают решение о создании Белорусского национального комиссариата. Совнарком одобряет это решение. Червяков становится председателем Белнацкома, Жилунович — ответственным секретарем. Под его руководством возобновляется выход "Дзянніцы". В ней Дмитрий Жилунович осенью 1918-го (по партийной принадлежности уже большевик, мало того — уже и руководитель белорусских коммунистических секций) призывает центральную власть "определиться наконец с судьбой Беларуси".

Что происходило дальше, как создавалась Социалистическая Советская Республика Беларуси и ее Временное правительство, подробно рассказывалось в первой публикации нашей рубрики (см. "Звязда" от 2 октября). Правительство, как известно, возглавил Жилунович, но основная часть портфелей была не у "белорусов", а у "облисполкомзаповцев" во главе с Мясниковым, которые сначала были против какой бы то ни было белорусского государственности. В упомянутой публикации историк Сергей Третьяк, который занимается изучением именно того периода, приводил курьез: премьером был Жилунович, а печать, которая ставилась на правительственные документы, была у его оппонента Кнорина, который выдавал ее только под расписку. Мы не можем знать, насколько серьезное отношение было в таком неоднородном правительстве к поэту Тишке Гартному в роли руководителя. Может, как у Максима Горецкого, который с иронией писал о нем чуть позже: "слабенький белорусский коммунист и хороший, сильный поэт Тишка Гартный..." Впрочем, времени выяснить отношения у членов правительства не было: уже в начале февраля 1919-го волевым решением Москвы была создана объединенная Социалистическая Советская Республика Литвы и Беларуси. Из белорусов в руководстве на должности заместителя наркома просвещения остался один Червяков. А Жилунович (точнее — Тишка Гартный) купил новые очки и поехал в Харьков редактировать фронтовую красноармейскую газету.

Здесь еще следует добавить один интересный важный факт. Автором "Манифеста", который всему миру сообщил о создании ССРБ 1 января 1919 года, является Дмитрий Жилунович. В журнале «Полымя» за 1928 год осталось свидетельство Александра Червякова: "Соответствие содержания, формы и политического значения Манифеста придает ему большую силу убедительности, не потеряно им и в наши дни. Этот документ был написан Тишкой Гартным".

"Пора писать историю"

Были времена, когда Тишка Гартный на писательских фото был в центре, а Колас и Купала - по бокам...

После лета 1920-го, когда БССР была восстановлена, а во главе республики стал друг и единомышленник Александр Червяков, для Жилуновича настал звездный час. Он уже не вернулся в политику — хватило работы на общественно-просветительской ниве. Редактировал газету "Савецкая Беларусь" (выходила до 1933 года, а ее "тезка" "Советская Белоруссия" до 1937 года имела название "Рабочий"). Возглавил первое государственное издательство, фактически создав его. В 1923 году уехал в Берлин, чтобы отпечатать там белорусские книги — учебники, литературные произведения. У тамошних печатников не нашлось букв "ё" и "ў", и он специально ездил в Лейпциг сам их заказывать... В издательстве, вспоминали после писатели, которые выжили в страшных 30-х, привечал всех, старался поддержать молодых. Андрею Александровичу не только помогал делать первые шаги в литературе, но и подкармливал его, жалея. (Того самого Александровича, который через несколько лет будет клеймить его последними словами на пленуме Союза писателей как самого лютого "врага народа".)

В 1922 году создал еще одну площадку для литераторов — журнал "Полымя". Бросив клич "Пора писать историю революции!", сам написал несколько работ по истории Беларуси. Стоял у истоков Государственного архива. Плодотворно работал с единомышленниками в Инбелкульте, вместе с Коласом и Купалой стал одним из первых академиков. Писал много — с революционным энтузиазмом, но все же с теми поисками смысла жизни и поступков человеческих. (Почитайте его рассказ "Больш за ўсіх", написанный в 1923 году.)

Был известен и уважаем. В 1923 году мог стать первым народным поэтом Беларуси — якобы было соответствующее постановление ЦК КПБ (б). Почему постановление не реализовали? В случае с кем-то другим искал бы ответ, но у Гартного-Жилуновича это выглядит просто частью биографии. Как и случай с его исключением из партии в 1924 году сроком на год — "за оторванность от масс и обывательскую психологию": в ЦК прислали донос земляки-завистники: мол, участвовал в похоронах родственника по церковным канонам да еще и был "по-буржуазному" одет — особенно раздражало авторов "сигнала" наличие галстука.

"Дайте мне влиться в общий ток жизни"

Это последние слова, которые, по утверждениям свидетелей, Жилунович повторял в тюремной камере, а затем в могилевской психиатрической больнице. Мог ли человек с его взглядами, с его биографией уцелеть в той передряге, которая началась уже в конце 20-х годов с борьбы с "правым уклоном"? Он в конце 1927-го еще успел отметить 40-летний юбилей и 20-летие творчества — широко, со стихами-посвящениями Купалы и Коласа. Но в уже беспокойном 1928-м, сам о том не догадываясь, наделал "ошибок": редактируя "Савецкую Беларусь", в дискуссии о репертуаре белорусских театров стал на сторону авторов, которые были за национальные пьесы, за что получил взыскание и лишился должности главного редактора. Не удержался и в кресле главы "Полымя" — отказался публиковать поэму Александровича (того самого), так как в ней была клевета на честного человека. И когда начали раскручивать дело "Союза освобождения Беларуси" — кто, как не он, должен был одним из первых попасть в "чистку"? Прошло совсем немного времени, и его "Савецкая Беларусь", на которую отдал столько сил и энтузиазма, редактируемая (еще одна ирония судьбы) соратником и коллегой Михасем Чаротом, писала: "Д. Жилунович был одним из идеологов национал-демократического уклона" (что равно было приговору). Действительно, страшные были времена.

Его тогда, в начале 30-х, не выслали из Беларуси, как Язепа Лесика и Вацлава Ластовского, у него не хватило духу наложить на себя руки, как пытался сделать Купала, как сделал Игнатовский. Он написал покаянную статью, как сделал Червяков. Но не помогло — из партии его в 1930-м "вычистили" с формулировкой: "... за связь с чужими и враждебными пролетариату нацдемовскими и фашистскими элементами, и как фактический рупор враждебных сил, который использовала в своих целях националистическая контрреволюция в борьбе с диктатурой пролетариата"...

Понятно было, что его арест — дело времени. Он "перевоспитался" — ездил агитировать крестьян вступать в колхозы, посвятил этой теме целую поэму "Зеленый шум". Вернулся к кожевенному делу — пошел работать на завод "Коммунар". А что было делать в то время в той стране? Или не жить (а как — когда семья: жена, двое детей), или пытаться выжить (пока позволяют). Кстати, о "выжить". Стихотворения, посвященного Сталину, он так ни одного и не написал. На "чистке" объяснял: не дорос, мол, до того уровня, чтобы писать про такого великого человека...

Ему позволяли выжить недолго. Арестовали в начале второй, самой страшной волны репрессий — в ноябре 1936 года. Готовили показательный процесс — Беларуси его очень не хватало, чтобы личность такого масштаба на суде была признана врагом народа (как в Москве Зиновьев и Каменев). А здесь и известный поэт, и государственный деятель. Не вышло. Психика талантливого поэта не выдержала физических, а больше моральных страданий. "Дайте мне влиться в общий ток жизни", — единственное, что слышали от него палачи перед тем, как отправить в Могилевскую психиатрическую больницу.

Там его и не стало 11 апреля 1937 года. Официальная тогдашняя версия — умер от гангрены легких. Версия современная — покончил жизнь самоубийством. В книге Эрнеста Ялугина находим даже, каким ужасным способом: отодрал от пола ножку больничной кровати и сумел поставить себе на горло. В духе писателей-экзистенциалистов...

***

Дмитрий Федорович Жилунович (Тишка Гартный) был посмертно реабилитирован дважды — в 1955-м в гражданско-правовых отношениях, в 1988-м — полная политическая реабилитация. В том же году его имя (Жилуновича) присвоили бывшей столичной улице Жданова, что у метро "Партизанская", а на следующий год его именем (Тишки Гартного) назвали еще одну улицу в том же Заводском районе Минска. Такая вот двойная честь, словно потомки дважды просили прощения.

Такая топонимическая коллизия просуществовала в столице довольно долго, только в 2004-м улицу имени Тишки Гартного назвали иначе. Осталось на карте столицы имя государственного деятеля, первого белорусского премьер-министра Дмитрия Жилуновича.

Вот интересно, какое бы из этих имен, если бы мог, выбрал он сам?..

Елена ЛЕВКОВИЧ

Выбор редакции

Культура

Чем в этом году будет удивлять посетителей «Славянский базар в Витебске»?

Чем в этом году будет удивлять посетителей «Славянский базар в Витебске»?

Концерт для детей и молодежи, пластический спектакль Егора Дружинина и «Рок-панорама».

Общество

Время заботы садоводов: на какие сорта плодовых и ягодных культур стоит обратить внимание?

Время заботы садоводов: на какие сорта плодовых и ягодных культур стоит обратить внимание?

Выбор саженца для садовода — тот момент, значимость которого сложно переоценить.

Сельское хозяйство

Как обстоят дела на полях Беларуси на данный момент?

Как обстоят дела на полях Беларуси на данный момент?

Успех зависит от соблюдения отраслевых регламентов и технологий.

Регионы

Бьюти-рецепты XVIII века восстанавливают в Грабовке

Бьюти-рецепты XVIII века восстанавливают в Грабовке

«Императорский» туристический маршрут поможет развивать сельскую территорию.