О легкости бытия и правде жизни

С Натальей мы познакомились давно, еще в прошлом тысячелетии. До сих пор как символ тех беззаботных молодых времен вспоминается ее съемная «хрущевка» где-то за Киевским сквером, в которой всегда была толпа людей, вино, гитара, вдохновенные споры и умные разговоры о будущем страны и мира в целом. И всегда в центре внимания хозяйка — большеглазая, с пушистыми волнистыми волосами — мечтательная девочка, которую, казалось, совсем не беспокоят бытовые вопросы: как есть, так и хорошо.

Она действительно порхала по жизни, как легкий мотылек. И все время чем-то или кем-то увлекалась. Загорелась какой-то идеей — скажем, съездить в какое-нибудь опасное место — все усилия прилагала и попадала-таки. В зону вооруженного конфликта, например, — их тогда и в Европе хватало. Для чего? Ради адреналина, как сама говорила, ради острых ощущений. Чтобы было что вспомнить, о чем с придыханием рассказывать, чтобы благодарные слушатели сидели ошеломленные и впечатленные. Понравился человек — могла часами говорить о нем, наделять самыми лучшими качествами (случалось, даже лжецов и мерзавцев, которые возле тех качеств и близко не стояли). Пользовались такой ее импульсивностью все без исключения предметы ее восторга: женщины — ради какоц-нибудь корыстной выгоды (одолжить денег, взять поносить платье или воспользоваться косметикой и не спешить возвращать), мужчины... сами понимаете. Наталья их притягивала, как магнит, и яркой внешностью, и этой самой своей легкостью, которая ни к чему не обязывала, и влюбленной преданностью, недолгой, но такой искренней и настоящей.

Как результат — брак в восемнадцать (конечно же, по любви!), Громкий развод через пару лет: муж ее «застукал» с очередным предметом воздыхания. И Сонька — ребенок от того недолгого брака. Ей уже было лет шесть, девочка жила с матерью, во время шумных застолий в их однокомнатной квартире она тихонько сидела в углу под торшером, что-то сама себе возилась, никак не обращала на себя внимание окружающих. Все к Соньке были привыкшие, как к предмету интерьера или к домашнему питомцу. Изредка кто-то приносил ей какой-нибудь гостинец, девочка недовольно буркала «спасибо» и продолжала заниматься своими делами. «У нее проблемы с коммуникатом», — с улыбкой объясняла мать, давая всем понять, что на самом деле это никакая не проблема. Даже когда Соньке пришло время идти в школу, и в поликлинике при осмотре настоятельно посоветовали показать ребенка психотерапевту, Наталья не особенно волновалась. «Представляете, она на тесте у психолога нарисовала людей с лицами, закрашенными черным», — рассказывала потом даже с гордостью от того, что у дочери такое нетипичное оригинальное мышление...

Как Сонька пошла в школу, я уже не знала: выпала из круга общения Натальи так же легко и неожиданно, как туда попала. Однажды просто зашла «на огонек» — а дверь открыли уже другие квартиранты. Мобильники тогда были большой редкостью, сообщить о своем переезде каким-то другим способом приятельница нужным не посчитала. Особой скорби по этому поводу я, признаться, не испытывала. Да, еще один приятный эпизод из воспоминаний молодости, которые с течением времени смешались в воображении в какую-то цельную картину, похожую на произведения импрессионистов: размытые очертания и сквозь прозрачно-светлые краски...

Поэтому, когда мы лет десять назад встретились в метро, ​​я Наталью даже не сразу узнала. Она держала за руку немного перепуганного большеглазого мальчика лет пяти. «Знакомься: это Васька, мой сын», — сказала после приветствия непринужденно, словно не виделись мы с ней какие-то две недели. Пока ехали, успела рассказать мне о новых своих увлечениях. С отцом Васьки поженились (конечно, по любви!), она поехала с ним куда-то под Рогачев, где у него был свой дом. Развелись почти сразу после рождения сына: Наталью позвал за собой в Москву двоюродный брат мужа, который приехал в гости. Ваську оставили отцу, но тот запил, пришлось бросать все, потому что у мальчика были все шансы попасть в детский дом, а у нее — лишиться родительских прав. Новый мужчина, пока она решала вопросы с малышом, уже потерял к ней интерес, поэтому возвращаться было некуда. Поехала в родной поселок, где после смерти родителей осталась небольшая квартирка в двухэтажном доме. Так бы и пропадала там в провинции, но тут появился новый кавалер — предприниматель из Минска, который привозил продавать к ним сахар и крупы. Он хороший человек, забрал ее с малышом в столицу, правда, оказался ревнив и прижимистый. Наталья от него ушла, устроилась в страховое агентство («Но это ненадолго, у меня тут интересная идея, собираюсь открыть ИП, — восторженно делилась планами, а большие глаза сияли, как у молодой девочки). «О, так мы по соседству живем. Заходи, если что. У нас много молодежи собирается, весело». «Сонькины друзья?» — наконец удалось спросить о старшую дочь. «Сонькины? Нет, мои. Сонька в четырнадцать лет сама отца нашла и к нему жить попросилась. В этом году куда-то поступала, но не знаю, поступила ли — давно не звонила. Ну, ты, если что, заходи». Сунула мне в руку визитку страховой фирмы и пошла на остановку решительными шагами. Маленький угрюмый мальчик, от которого за все время я не услышала ни звука, бегом чуть за ней поспевал.

Позавчера мы снова встретились в метро. На этот раз я долго не узнавала ее, даже глядя в упор. Все мы не молодеем, но... Поздоровались, поговорили. Кратко и как-то... нловко, что ли? Вернулась Наталья в ту же родительскую квартиру в поселке. Пока не работает, но собирается открыть ИП: приезжала в Минск узнать, какие нужны документы. Сын, окончив девять классов, поступил в колледж, живет в общежитии, домой приезжает редко. Мать не обижается: «Денег я ему все равно дать не могу, а что ему здесь делать?» Сонька вышла замуж за хорошего парня, родила девочку, ей уже два года. Только ни внучки, ни зятя Наталья еще не видела и в ближайшее время вряд ли увидит. «Ты же знаешь мою Соньку. У нее всегда была проблема коммуникатом», — сказала, словно оправдываясь.

Я потом долго думала: перед кем?

Елена ЛЕВКОВИЧ

alena@zviazda.by