Три часа, стоящие трех месяцев

Какая осенняя мода в этом году в сети пошла — писать больничные дневники. Попадает человек, который имеет какие-то публицистические способности, на несложную операцию или, скажем, нервы подлечить, пробудет три недели или три дня — и понеслось. Тут тебе и Чехов, и Шекспир, и дедушка Фрейд в одном флаконе. Не больница, а прямо-таки театр человеческих пороков, странностей, размышлений и поступков. И среди этого дела сам автор — белый пушистый философ, который просто вынужден терпеть все, что происходит вокруг, а чтобы терпеть было легче — пишет заметки, которые впоследствии ну просто обязательно нужно изложить в виртуальном пространстве на всеобщее прочтение и обсуждение.

Вот и подумалось: а чем я хуже? Правда, опыт мой иного рода — за довольно короткий промежуток времени два раза пришлось несколько часов провести в приемном покое больницы скорой помощи. Кто-то скажет, что это совсем немного, но, когда ты в роли испуганного родственника, а на карете «скорой» примчали сюда твоего самого близкого человека, — эти три часа стоят, наверное, трех месяцев, если бы ты лечился сам. Приемный покой — это не больничная палата: здесь все быстро, стремительно, здесь обнаженные нервы и чувства, здесь повсюду человеческая неуспокоенная еще боль и такая же самая человеческая тревога. Здесь от созерцания окружающей действительности не становится легче — она ​​наоборот резко бьет по глазам и ушам, по и без того напряженным чувствах. Разве что понимание того, что не один ты здесь такой, но это небольшое утешение.

Уже на крыльце приемной встретили первого пациента. Мужчина стоял, опершись обеими руками о машину «скорой» и шатался, как показалось, от невыносимой боли. «Это его просто выпустили немного проветриться, — пояснила врач« скорой». — Он, посмотрите, какой пьяный. Мы же должны всех по вызову забирать, если есть показания. У этого, может, печень схватило, может, давление поднялось. Вот и привезли...»

В приемном покое женского отделения — несколько пожилых женщин с одинаковым выражением страдания на лицах. У всех — подскочило давление, схватило сердце. Женщин быстро осматривают, делают необходимые анализы, тут же, за ширмой, снимают кардиограмму. Реагируют они по-разному: кто-то спокойно объясняет доктору историю своей болезни, кто-то возмущается, что именно ей уделяют мало внимания, хотя медсестра уже свозила ее на коляске на все анализы и нужно немного подождать результатов. Тетя ничего слышать не желает, громко высказывает претензии (помните, у Розенбаума: «... голосит: «Я умираю! Вас дождешься — раньше в гроб уляжешься!»), когда же врач спрашивает, что болит, сердито отвечает: «Все!» «У вас давление уже нормализовалось, но надо понаблюдаться. Оформляем госпитализацию?» — «Я здесь ни минуты не останусь!» Молоденькие медсестры только улыбаются: бабушка за пять дней здесь уже в третий раз. «Чего ты хочешь, одинокая, вот и вызывает «скорую», как только прижмет. Боится одна умереть, да и с людьми вот побывала», — участливо говорят друг другу.

Именно здесь, в приемном покое, человеческое одиночество видно во всей своей страшной сути. Бабушка, которая ждет, пока ее заберут в палату (до сих пор она объясняла медсестре: «У меня, детка, все с собой нужное для больницы собрано, этот пакет в шкафу постоянно стоит. Я ведь одна живу, некому после подвезти».) , с такой завистью и тоской проводит глазами свою ровесницу, которую заботливо, постоянно переспрашивая «как ты, мама?» везет на тележке седой уже сын, что, глядя на ее лицо, хочется укусить кафельную стену.

Привезли еще одну бабку с забинтованной головой, над лбом расплывается пятно крови. Может, споткнулась или, не дай бог, стала жертвой семейного насилия? Оказалось, любопытная старушка хотела достать что-то с высокого шкафа ощупью и сбросила себе на голову тяжелую статуэтку. Бабушку увезли в травматологию, но дежурный врач, который ее осматривал, успокаивает перепуганную внучку: «Не волнуйтесь, у нее в худшем случае сотрясение...»

Мужичок лет под шестьдесят с разбитым лицом и, скорее всего, сломанным носом, не очень прочно стоя на ногах и выдыхая вонь перегара, после «проветривания» на крыльце уже, может, пятый раз путает направление и заходит в приемную для женщин. «Здесь женщины! Вам туда!» — на пятый раз кричим это уже хором. Непонимающе потопав, встряхнув головой и матернувшись, дядя направляется к выходу.

Чем ближе к ночи, тем чаще слышно: «Санитары!» Это значит, скорая привезла пациента, который не может двигаться сам, и нужны носилки. Всех везут в мужское отделение, оттуда очень быстро — в травматологию. Пострадавшие в основном нетрезвые. Молодой парень, которого везут на каталке, натягивает на голову простыню, обнажая при этом белый живот. «Что, стыдно, боишься, что на видео в ютубе попадешь?» — то ли шутит, то ли так ободряет беднягу врач.

В общем, врачи приемных отделений — это люди особой выдержки. Хранить рассудительность и доброжелательность в таких буквально экстремальных условиях — это, я вам скажу, надо уметь.

Да-да, доброжелательность, я не ошиблась. Нарисованный в сознании многих из нас образ циничного «коновала» у меня лично рассыпался в прах. Здесь работают в основном молодые парни и девушки. Разговаривают спокойно, слушают внимательно, действуют быстро и уверенно, руководствуются не только знаниями, но и интуицией. Недавно знакомую такие вот ребята спасли от неминуемой гибели — на свой риск прооперировали, без рентгена, так как каждая минута могла стоить жизни. А еще во всей этой суете они находят время и возможность сказать растерянным людям, которые с ожиданием и надеждой заглядывают им в глаза: «Не волнуйтесь, у вас все будет хорошо»...

На этой оптимистичной ноте позвольте мой короткий больничный дневник закончить. Можно было бы, конечно, еще порассуждать о том, что во многих своих проблемах со здоровьем виноваты мы сами, и даже о том, как повысить зарплату врачам — все-таки осуществить давнишнюю идею взимать деньги за вызов «скорой» к пьяным гражданам. Но в любом случае главным останется пожелание и себе, и всем добрым людям: лучше никогда туда не попадать.

Елена ЛЕВКОВИЧ

alena@zviazda.by