Начало прошлых выходных у меня лично было невеселое. Машина мчалась через вымытое дождем солнечное утро к родной деревни, мелькали за окнами знакомые пейзажи, окутанные легким флером спокойного великолепия, которое бывает только в начале осени. («Калі душа ўсяе прыроды з тваёю злучыцца душою ў адным суладдзі і настроі...» Лучше Коласа об этом времени никто не написал, да и не напишет, наверное, никогда.) В машине рядом ехали родные люди, дома с вкусным завтраком ждала мама. А настроение было самое паршивое. Не выходили из головы те чужие дети, что погибли накануне вечером на железнодорожном переезде под Иваново. Листала на телефоне ленту новостей, искала подробности происшествия, читала своим спутникам вслух. Вопреки обыкновению, когда всю дорогу разговариваем, шутим, хохочем, на этот раз в машине было угрюмое молчание, будто похоронили недавно кого-то. Мы действительно мысленно горевали по ним, тем незнакомым детям, чья жизнь так глупо, так непонятно глупо закончилась в два, три, шестнадцать, двадцать два года...
И в прозрачном холодном воздухе, казалось, трепетала та страшная беда, накрывшая дальнюю полесскую деревню, в которой никто из нас никогда не был и по сей день о существовании которой даже не знали. Четыре захоронения одновременно. Три гроба, два из которых совсем маленькие — в одной семье. От одного только представления и через неделю сжимается сердце. А как пережили их родители? Боже, как пережили их родители?!
Следствие, безусловно, через какое-то время сообщит все подробности этой страшной трагедии. Но вряд ли они уменьшат бессмысленность и необъяснимость произошедшего.
Ведь во всех деталях останется неизменной железная дорога, которая сама по себе зона особой опасности, локомотив, мчащийся к переезду, микроавтобус, который на скорости едет к тому же переезду. Локомотив сигналит, а двадцатидвухлетний юноша за рулем микроавтобуса, не обращая на это и на красный свет внимания, решает проскочить. Неизменным останется и страшный результат этого лихачества: четыре загубленные жизни и два — четырехлетней девочки и пятнадцатилетнего подростка — под угрозой, за них борются врачи в Бресте.
К сожалению, это страшная история так и останется во многом необъясненной, так как главный свидетель и, наверное, виновник в этом деле лежит на деревенском кладбище. И никак не спросить его, навсегда 22-летнего: «Саша, Сашенька, о чем же ты думал, когда давил на газ перед самым поездом?» Как и не спросишь еще одного 18-летнего покойного из Барановичей, который не менее глупо погиб на несколько дней позже, также на железной дороге, — он по рельсам (!?) шел в наушниках и не слышал поезда, который ему сигналил. Перед смертью парень еще и намучился, — ему отрезало ноги и часть руки, умер в больнице. Какая мука родителям и родственникам — это даже представить трудно. А еще этот незаданный вопрос и поиск ответа на него...
В общем, вы не замечали, что в последнее время мы нередко обесцениваем собственную жизнь, относимся к ней с непростительной легкостью? У наших ангелов-хранителей просто нет передышки, ведь мы то бросаемся бежать на красный свет, то бросаемся догонять электричку прямо перед другой, то лезем без брода в воду...
Наверное, как ни парадоксально звучит, это признак спокойного процветающего общества, где нет войны, эпидемий, терактов, где смерть становится чем-то далеким и почти нереальным. И начинаешь чувствовать себя как киногерой: если бежишь перед машинами, обязательно проскочишь, когда ныряешь очертя голову — обязательно выплывет. Это я о нас с вами, о взрослых. А что уж говорить о молодых, о наших детях, у которых жизнь реальная наполовину перемешана с жизнью виртуальной, в которой понятие «смерть» вообще условное: если в компьютерной игре тебя убивают, ты просто нажимаешь кнопку отмены и начинаешь игру заново, и твой герой снова жив-здоров.
Здесь есть еще один очень важный, на мой взгляд, момент. Наши дети отгорожены от смерти даже как от естественного проявления человеческого существования (опять же это в каком-то смысле признак бытового благополучия). Раньше, еще лет тридцать-сорок назад, когда человек умирал, на похороны собирался весь его род — родственники старые и малые, близкие и «седьмая вода на киселе» (так же, кстати, как и на свадьбу). Сегодня горюют только самые близкие. («Какое мне дело до двоюродной бабушки, которую я видел однажды в жизни? Ну и что, что она вырастила моего отца? И по какой причине мне ехать на ее похороны, да еще и сына-подростка с собой везти, нервировать ребенка?») Многие наши счастливые дети проживают беззаботные годы и до двадцати — двадцати пяти лет могут не увидеть ни одного настоящего, извините за натурализм, покойного. Они знают из учебников анатомии, но не понимают, не чувствуют, что смерть — это когда еще совсем недавно теплый живой человек, точно такой же, как и ты сам, безвозвратно и навсегда становится неподвижным и холодным. И чтобы перейти из одного состояния в другое, много не надо, так как человек — создание очень хрупкое. Иногда, чтобы перестать быть, достаточно нажать на газ на железнодорожном переезде или вскарабкаться на крышу, чтобы сделать удачное селфи...
Знаете, откуда появился этот термин «memento mori» ( «помни о смерти»)? Так древние римляне приветствовали триумфаторов-полководцев, вернувшихся с битвы победителями: мол, несмотря на славу, вы всего лишь слабые смертные.
По другой версии, за спиной у каждого из этих славных воинов стоял раб, который должен был время от времени повторять: «Respice post te! Hominem te memento!» («Оглянись! Помни, что ты всего лишь человек!») ...
Елена ЛЕВКОВИЧ
А вместе с ними обучение, соцпакет и даже жилье.
«Мы заинтересованы, чтобы к нам приезжали».
Беларусь — один из мировых лидеров в области добычи и глубокой переработки торфа.
