«Помните ли вы свой первый день в школе?» — уже который вечер по несколько раз настойчиво спрашивает у своих родителей «рекламный» мальчик из телевизора. Те делают большие глаза, силясь что-то вспомнить, и скорбно покачивают головами: нет, мол, ничего в памяти не отложилось. Сын доволен: видеокамеру по специальной кредитной карте родители ему купят. Они же не хотят, чтобы у ребенка тоже не осталось никаких воспоминаний о первом школьном дне...
Этот рекламный ролик можно считать удачным, но мне он кажется не очень правдоподобным. Трудно представить, что у взрослых людей, которым сегодня за тридцать, не осталось ни одного воспоминания о том, как они пошли в школу. А если действительно не осталось — так их можно только пожалеть...
Поход в школу — это исполненное предчувствие необычного праздника. Наша школа находилась в соседней деревне на высокой горе рядом с костелом в бывшем доме ксендза. Самого ее приземистого одноэтажного здания видно издалека не было, а вот серые стены деревянного костела просматривались отовсюду. В свое предшкольное лето я каждое утро выбегала за гумна и завороженно смотрела на них: бабушка рассказала, что осенью я туда пойду учиться. А в шкафу уже с середины лета висел дивный наряд: коричневое платье с белым кружевным воротничком и два фартука — черный и белый. Черный был обычный, а белый — с крылышками, блестящий, с фиолетовым отливом — казался частью платья сказочной принцессы, которая поделилась этой атласной роскошью, чтобы в школе я была самая красивая. В ящике письменного стола были сложены тетради в «косую» линейку и в клетку, пачка цветных карандашей и главный соблазн — красный пенал, привезенный сестрой из Минска, наполненный различными ручками. Доставать все это богатство не позволялось, можно было только стоять над выдвинутым ящиком, затаив дыхание, и представлять, что вот уже совсем скоро стану его полноправной хозяйкой и сама буду складывать его в новенький темно-багровый ранец с земляничкой на кармашке...
И вот — наконец! Белый фартук переливается при каждом шаге, на ногах новые сандалии, на голове — огромный бант, в руке — толстые стебли белых и красных гладиолусов. За вторую руку ведет мама. Мы идем по нашей деревенской улице, то и дело из-за забора показывается удивленное лицо какой-нибудь тетки: «Как, это Аленка уже в школу идет?» (Хотя всем это уже давно известно, а дети некоторых идут со мной в один класс. И мама знает, что они знают, но каждый раз с гордостью отвечает: «Да, уже и младшая — школьница».) И от этого торжественного звания расправляешь плечи и прибавляешь ходу, ведь сегодня — твой день, и это только для тебя светит еще теплое, но уже немного задымленное солнце, цветут в палисадниках астры и среди пронизывающей утренней тишины падают в траву спелые ядреный яблоки...
В первый класс нас пришло из окрестных деревень двадцать четыре человека — последний такой большой класс, после будет только убывать, убывать, в этом году в школе всех учеников не намного больше наберется. Поздние младшие дети немолодых родителей, мы были избалованные и дикие, как африканское племя, так как ни один из нас до сих пор ни дня не был в детском саду (по банальной причине — сада не было). Заставить эту ораву без какого-либо опыта существования в коллективе не то что слушать что-то — спокойно сидеть за партой, стоило учительнице больших усилий. Тем более порты были чрезвычайно интересные — с подножками, с откидными крышками, которые так здорово громко хлопали, с отверстиями для чернильницы — за ними учились еще наши родители, которые писали перьями, — скользко-блестящие от многочисленных слоев краски... В первый день мы бились, толкали друг друга, кричали, плакали — знакомились и вливались в учебный процесс.
Для меня до сих пор остается загадкой, как наша маленькая Анна Евдокимовна уже через несколько часов сладила с нами. Наверное, на это действительно нужно иметь талант и призвание — работать именно учителем младших классов. Многие сначала ошибались и называли ее не по имени (тем более отчество было сложно произнести), а просто «мама». И уже на следующий день и во все остальные дни мы старательно считали пластиковые разноцветные палочки, выводили загогулины в прописям, составляли в слова буквы («Тата ту-ту»). Через месяц мы были уже настоящей небольшой общиной со своими лидерами и аутсайдерами, со своими законами и правилами сосуществования. Но все три года, что учились в начальных классах, она, наша первая учительница, была такой прочной надстройкой, которая решала все споры, мирила все ссоры, ее вердикт о том, правильно что-то или нет, воспринимался всеми как окончательный и обсуждению не подлежал. Она была нашей бесспорной советчицей и судьей, и в том, что она права, никогда не было никаких сомнений. Спустя годы я думаю: может, это происходило потому, что она не шла зимой из класса (хотя дома, как и у каждого деревенского жителя, хватало забот по хозяйству), пока не убеждалась, что у каждого из двадцати четырех хорошо застегнуты пальто, завязаны шарфы, зашнурованы ботинки? Потому что она не ставила двойку неподготовленному ученику, так как знала, что тот вчера ходил помогать матери на ферму, или что пьяный отец загнал его семью на чердак, где они и просидели до ночи. Она не стремилась делать из нас отличников, ударников коммунистического или какого другого труда — она просто учила нас читать и писать, стараясь при этом заложить в нас начало того, что называется человеческой природой, нравственностью, совестью... И в тот наш первый день она, наверное, смотрела на нас, как и на десятки наших предшественников, и видела нас уже взрослыми, самостоятельными, хорошими людьми, которых ей надлежало сначала просто научить спокойно сидеть за партами...
С тех пор прошло много лет. Переселилась в новое специальное здание школа, костел сначала разрушили, после отстроили, в доме ксендза, как и полагается, живет настоятель. Нет уже даже страны, в которой мы радостно встречали свое 1 сентября. Нашей первой учительнице в этом месяце будет восемьдесят пять. Да и некоторые наши одноклассницы уже молодые бабушки...
А первый день в школе помнится до сих пор во всех деталях: звуки, запахи, даже ощущение того тяжелого букета гладиолусов в руках...
...Может, потому, что о существовании видеокамеры и кредитных карточек мы знали тогда очень приблизительно, а если честно, — то и вовсе ничего?..
Елена ЛЕВКОВИЧ
Почти тысяча двести человек соберутся, чтобы решать важнейшие вопросы развития страны.
Как вакцины спасают жизни и чего может стоить их игнорирование?
Рассказал первый заместитель председателя Государственного комитета по науке и технологиям Республики Беларусь Денис Коржицкий.
Идентичность через наследство.
