Вы тут

Зинаида Красневская. Пророк


Юрий Михайлович Сапожков

(16 марта 1940 года — 5 июня 2013 года)

Иисус же сказал: не бывает пророка без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем

Мф. гл. 13, ст.57

Пророк

А давайте, мой глубокоуважаемый читатель, предпримем невероятное и постараемся доказать читающей и размышляющей публике, что ошибались древние, утверждая, что «несть пророка в отечестве своем». Ведь есть же! Очень даже есть. И вот еще одно имя из героев переводческого цикла, имя человека, которому хочется сказать «спасибо». Такое большое, прочувствованное и заслуженное спасибо нашему современнику, более того, нашему земляку, замечательному поэту и переводчику Юрию Михайловичу Сапожкову. А если конкретизировать благодарность уже применительно к переводческой составляющей творческого наследия Юрия Михайловича, то, по сути, мое спасибо, прежде всего, за переводческий опус. Всего лишь за один. Но зато какой! За совершенно виртуозное переосмысление на русском языке поэмы Халиля Джебрана «Пророк», которую Джебран (1883—1931), ливанец по происхождению, но живший и умерший в Америке, написал по-английски. Видно, решил обратиться к своим европеизированным и «оамериканненым» соплеменникам на привычном ныне для всех языке. Впрочем, поэма «Пророк» чрезвычайно быстро приобрела невиданную популярность и среди, так сказать, native-born американцев, то есть чистокровных уроженцев Соединенных Штатов, включая и высоколобых интеллектуалов из Новой Англии, по сей день кичащихся аристократическим прошлым своих предков.

Итак, «Пророк», правда, на сей раз, уже в русскоязычной интерпретации. Написала и задумалась. А что такого нового собираюсь я поведать читателю об этой книге? Ведь я уже сто сорок восемь раз, или даже все сто сорок девять, только то и делала, что и письменно, и устно, и по поводу, и без оного, декларировала свои неуемные восторги в связи с этой переводческой работой покойного Юрия Михайловича Сапожкова. Помнится, в свое время я с большим удовольствием написала пространное предисловие к его переводу «Пророка», когда готовилась к изданию книга Джебрана (она вышла в свет в 2010 году в издательстве «Лiтаратура i Мастацтва»). Да и потом что ни месяц исправно выступала на многочисленных презентациях книги, написала развернутую рецензию, опубликованную в журнале «Нёман», и везде с придыханием в голосе продолжала твердить, что перевод гениальный, можно сказать, уникальный по заданной автором перевода самому же себе планке качества, что переводов такого уровня в ХХ веке — раз, два и обчелся. А уж что касаемо века XXI, то он здесь точно первый и единственный в своем роде, перед которым меркнут все остальные переводы, тем более поэтические.

 Впрочем, если честно, то за густыми клубами фимиама и флером самых искренних похвал я ни единого разу не попыталась конкретизировать свои восторги уже на, если так можно выразиться, предметном уровне. Почему гениальный? Что такого особенного есть в этом переводе? В чем его загадка? И в чем его уроки для молодых начинающих переводчиков? Да и не только для них. Что ж, самое время сделать это сейчас в рамках нашего разговора о переводчиках, которым хочется сказать «спасибо».

Однако вопреки тому, что всякое эссе, тем более, основанное на документальном материале, толкает автора к объективному освещению избранной им темы, начнем от противного, то есть с сугубо субъективного восприятия произведения Джебрана. И здесь я вынуждена констатировать (естественно, имея в виду исключительно саму себя), что ничего такого выдающегося в самой поэме лично я не нахожу. Типичные восточные медитации о смысле бытия во всех его ипостасях, хорошо известные всем, кто любит литературу, а если шире, то и всю культуру Древнего Востока, и кто знаком, хотя бы поверхностно, со всем многообразием сохранившихся до наших дней литературных памятников, начиная с приснопамятных текстов Ветхого Завета, включая Притчи Соломона и Псалтирь, и кончая Рубаи столь популярного у нас Омара Хайяма или любовную лирику Хафиза Ширази. Не говоря уже о том, что все это богатейшее культурное наследие было многократно переосмыслено и переиначено европейскими писателями, поэтами и философами. О чем я, кстати, упомянула особо в своем предисловии к книге «Пророк», указав на несомненное сходство многих рассуждений Джебрана с аналогичными выводами, сделанными, к примеру, Фридрихом Ницше в его знаменитом труде «Так говорил Заратустра».

Да что там Ницше! Десятки имен, и прославленных, и ныне уже почти полузабытых, приходят на память, когда берешься рассуждать о влиянии Востока на европейскую культуру. Тут тебе и «Персидские письма» Монтескье, и ориентальные романы Мадлен де Скюдери, и философские повести Вольтера, и поэтические баллады Гете, и мятежные поэмы Байрона, и музыка Моцарта, Россини, Бизе, балеты Адана и Минкуса, и живопись Брюллова, Делакруа, Семирадского. Да мало ли что еще может вспомнить просвещенный читатель, отслеживая ориентальные мотивы в европейской культуре вплоть до самой современной.

А потому, почему-то уверена на все сто, что никакого такого эпохального отклика поэма Джебрана, появись она не в Америке, а в Европе, не вызвала бы. Но Джебран издал свою книгу именно в Америке и явно она с самого начала была рассчитана именно на аборигенов Нового Света.

Которые, хоть и любят кичиться своим якобы очевидным превосходством над всем остальным человечеством во всех сферах деятельности, но на самом деле отнюдь не такие уж «продвинутые», выражаясь молодежным сленгом, особенно, по части культуры и ее духовной составляющей. Как ни верти, а нация ведь молодая, еще не до конца сформировавшаяся, еще переживающая этап если не своего детства, то, по крайней мере, раннего отрочества. Словом, аки дети, эти американцы со своей неуемной тягой к голливудскому царству сказочных грез и всяческих страшилок, с истовой любовью к попкорну и прочему фастфуду, не говоря уже о кока-коле и пепси. Получается, что не так уж далеко уплыли современные американцы за минувшие пару столетий от речных просторов Миссисипи, по которым когда-то плавали наши любимые герои детских лет Том Сойер и его закадычный друг Гекельберри Финн.

А потому нет ничего удивительного в том, что человек восточной ментальности, каким по своей сути является Халиль Джебран, долгие годы проживший и проработавший в Соединенных Штатах и умерший там, человек, за плечами которого маячат несколько тысячелетий культуры Древнего Востока, что такой человек вознамерился научить еще сравнительно юных неофитов с Запада неким основополагающим правилам жизни. Издать для них такой своеобразный нравственный кодекс поведения на все случаи их земного бытия, начиная с высокого и даже выспреннего и кончая обыденным, повседневным, простым, порой почти примитивным. Даже в названиях глав поэмы «Пророк» (всего глав — 28) прослеживается эта четкая методическая направленность. Судите сами. Вот лишь некоторые из названий этих глав: «О любви», «О браке», «О доме», «О радости и печали», «О еде и питье», «О купле и продаже» (ну, куда же, в самом деле, рядовому американцу без вездесущего рынка?). И тут же рядом: «О времени», «О добре и зле», «О красоте», «О смерти».

Попутно мой первый и единственный упрек переводчику. Не согласна с тем, как он перевел главу, озаглавленную на английском ‘On Talking’ — «О словоговорении». Пожалуй, более примитивный вариант «О разговорах» был бы более уместен. Но возможен и более пафосный перевод. Например, «О словоблудии», если уже отталкиваться от содержания самой главы. В любом случае, генерализация понятия была бы точнее несколько витиеватого буквализма. Но это так, к слову. Сугубо личностные ощущения и ничего более. А пока продолжим наши рассуждения.

Стоит ли после всего сказанного удивляться тому, что появление поэмы на американском книжном рынке произвело настоящий фурор. Как пишет сам Сапожков в коротком вступлении «От переводчика», предваряющем основной текст поэмы, уже самое первое издание «Пророка» в 1923 году разошлось в Америке тиражом 4 миллиона экземпляров. За первым изданием последовали многочисленные переиздания. Сегодня книга переведена практически на все основные языки мира. Дальше — больше. Цитирую Юрия Михайловича: «Поэму стали изучать в колледжах, отрывки из нее читать на свадьбах и даже в храмах. Сегодня у американцев, особенно у тех, кто принадлежит к поколению шестидесятых, «Пророк» есть в каждом доме». Словом, неофиты заглотнули наживку и с энтузиазмом принялись строить свою жизнь по Джебрану.

Любопытно в этой связи отметить, что в современном английском языке появилось даже специальное слово, обозначающее стиль произведений Халиля Джебрана: джебранизм. Ведь большинство так называемых «прозаических поэм» Джебрана отличает свободная, неуправляемая ритмика, которую, кстати, чрезвычайно сложно сохранить в процессе перевода. If possible, если такое вообще возможно, в принципе, добавлю я попутно. Недаром сам Сапожков, занявшись переводом поэмы, прибег к помощи белого пятистопника. И лишь в редких случаях, там, где, по мнению переводчика, автор поднимается до необыкновенно проникновенных эмоциональных высот и обобщений, белый стих, по выражению самого же Юрия Михайловича, идет у него на «поклон» рифме, которая способна придать эпическому повествованию больше взволнованности, эмоциональности, а значит, вовлечь его в стихию самой жизни».

Такая вот звездная судьба у книги с (повторюсь еще раз!) весьма банальным, на первый взгляд, содержанием, как бы не сообщающим ничего принципиально нового пресыщенному европейскому интеллектуалу. Некий пророк по имени Альмустафа долгие годы провел на чужбине. Впрочем, как и положено пророкам (заметим мы снова в скобках), чей удел испокон веков быть гонимыми и преследуемыми своими соотечественниками, страдать за правду и, чаще всего, умирать за нее. Достаточно вспомнить в этой связи судьбу горемычного Данте, великого, пусть и светского, но тоже пророка, только итальянского, чья трагическая жизнь отстоит от наших времен всего лишь на каких-то семь с половиной мимолетных столетий. Сущий пустяк перед лицом вечности, не так ли?

Однако пророку Джебрана повезло больше остальных. После долгих лет, проведенных в изгнании, он, наконец, возвращается на родину. И вот на прощание он решает поделиться с приютившими его жителями города Орфалес своим видением мира и смысла жизни, своими представлениями о добре и зле, о достоинстве и чести, о терпении и умении ждать, о том, что есть любовь и ненависть, о том, как следует родителям строить свои отношения с детьми, как надо дорожить дружбой и уметь ценить время, и так ли уж важны удовольствия для настоящего человеческого счастья. Ну и наконец, о том, что венчает любую жизнь, сколь долгой она бы ни была, — о смерти и о том, как достойно перешагнуть черту, отделяющую видимый мир от всего горнего и вечного. Словом, такие почти практические советы на все случаи земного бытия. Очень краткие, хотя и по-восточному цветистые. Своеобразная квинтэссенция многовековой мудрости, наработанной человечеством за все время его существования. Но безусловно, и поэзия тоже, вдохновенная, чеканная, хватающая за душу своей неподдельной искренностью.

 

Farewell to you and the youth I have spent with

you.

Прощай, народ Орфалеса, и юность,

которую провел я среди вас.

 

Читаю я финальные строки поэмы «Пророк» и тут же слышу своим внутренним слухом вдохновенные строки Байрона из его стихотворения “Farewell” («Прощание»). Приведу лишь несколько строк из этого дивного стихотворения в не менее дивном переводе Михаила Юрьевича Лермонтова.

 

Прости! коль могут к небесам

Взлетать молитвы о других,

Моя молитва будет там

И даже улетит за них.

 

Но вот передо мной не менее возвышенные строки из другого перевода, сделанного другим поэтом, Юрием Михайловичем Сапожковым. Невольно ловлю себя на мысли о том, как же счастливо сошлись все звезды в данном конкретном случае. В том смысле, что произведение Халиля Джебрана буквально легло на душу переводчику. Точнее, он просто влюбился в эту поэму, впервые прочитав ее именно по-английски, находясь на стажировке в Соединенных Штатах. О чем мне рассказывал сам Юрий Михайлович, делясь по возвращении из Америки своими неуемными восторгами по поводу прочитанного. Книгу с поэмой Джебрана (которую Сапожков неизменно величал «великой поэмой») ему подарил коллега, известный американский поэт Марион Пенни Пендеграфт, «радостно познакомивший», как пишет Юрий Михайлович все в том же вступительном слове «От переводчика», с творчеством известного ливанца. А еще один американец, искусствовед Эрик Де Карло, охотно объяснил гостю из далекой Беларуси некоторые смысловые и языковые сложности текста, порой весьма заковыристые с точки зрения уже современного английского языка. Оба эти человека удостоились прочувствованной письменной благодарности поэта Сапожкова, коротко изложившего в своем вступлении историю собственного знакомства с поэмой «Пророк».

Итак, Юрий Михайлович прочитал поэму Джебрана в оригинале и почти сразу же решил, что всенепременно переведет ее на русский язык. Его не остановило даже то обстоятельство, что в интернете на тот момент уже блуждало несколько русскоязычных версий «Пророка», «тускло-прозаических отражений», как пишет о том сам Сапожков, выполненных на уровне более или менее сносного подстрочника. Но как справедливо замечает Юрий Михайлович, «Калька даже в самой малой степени не передает поэтической мощи оригинала. Так тень рисует очертания фигуры». И ничего более, добавим мы уже от себя.

Словом, Юрий Михайлович взялся за перевод, за поэтический перевод, подчеркну я особо, то есть за самую сложную работу в сфере переводческой деятельности. Этой работе было отдано без малого пять лет жизни. Вдумайтесь только! Пять лет ушло у поэта Сапожкова на переосмысление сравнительно небольшой по своему объему поэмы Джебрана средствами уже русского языка. Колоссальный срок! Но и результат получился впечатляющий. Я бы даже сказала, грандиозный получился результат.

Так уж случилось, что я была, более или менее, в курсе того, как продвигается работа над переводом на всех его этапах. Юрий Михайлович часто советовался со мной, звонил, и мы оба дружно обсуждали тот или иной поэтический пассаж, каждый по-своему докапываясь до истины, сокрытой в тексте. Потом появились первые публикации отдельных глав поэмы на страницах журнала «Всемирная литература». И наконец, весь текст переведенной поэмы вместе с оригиналом был привезен ко мне домой уже для окончательной вычитки. Нет, не редакторской! Ни ради бога! Просто для скрупулезного прочтения текста человеком, тоже занимающимся переводами и тоже трепетно относящегося к каждому переводимому слову.

— Правьте, Зинаида Яковлевна, все бестрепетной рукой! — помнится, напутствовал меня тогда Юрий Михайлович. — Ловите в строках «блох» и прочих «тараканов» и безжалостно кромсайте все, что сочтете нужным.

И я погрузилась в чтение, попутно верша тот самый сопоставительный анализ: русский вариант, английский вариант. Что-то действительно черкала и подчеркивала, но чем дальше, тем больше восхищенно замирала, сопоставляя очередную пару-тройку поэтических строф. А наш-то Джебран, думала я в такие минуты, вспоминая один старый еврейский анекдот, гораздо, гораздо лучше «ихнего» Джебрана. Честное слово!

Позволю себе в этой связи небольшое отступление от основной темы. Довольно часто, в самых разных аудиториях, мне задают один и тот же весьма банальный вопрос. А где можно выучиться на переводчика? И всякий раз отвечаю одно и то же. Везде! Пожалуй, даже в пресловутом кулинарном техникуме. А почему нет? Было бы только желание и упорство. Ну и конечно, талант, хотя бы в небольшом количестве, если речь идет уже непосредственно о литературных переводах. Между прочим, я и сама не переводчик по диплому, а всего лишь учитель английского языка. Вот и Юрий Михайлович Сапожков. Окончил в 1967 году журфак БГУ, еще студентом был приглашен на работу в «Советскую Белоруссию», главную газету тогдашней нашей республики, и очень скоро стал одним из ведущих белорусских журналистов того времени, потом долгих десять лет, с 1976 по 1986 гг., являлся собкором АПН по Белоруссии, а когда замаячила работа в Индии, где с 1986 по 1992 гг. Сапожков заведовал корпунктом АПН в Дели, то решил освежить свои студенческие познания в английском языке и отправился на курсы, работавшие при тогдашнем Доме офицеров. Кстати, репутация у этих курсов в те годы была отменная. Многие мои знакомые технари и ученые-физики, химики и прочее, прошли через двух- или трехлетнее (не помню точно) горнило этих курсов, получив на выходе не только соответствующий диплом, но и весьма недурственное (а иногда и просто отменное) знание английского языка. Юрий Михайлович как раз из когорты последних. Его знание английского языка было именно таким: отменным. Вот вам и тропинка, ведущая к переводческой стезе: упорный, самостоятельный труд, постоянное самообразование и (повторюсь еще раз!) бесспорный поэтический талант. Ведь на момент, когда Сапожков принялся за перевод поэмы Джебрана, он уже и сам был признанным поэтом, автором нескольких успешных поэтических сборников.

Собственное поэтическое видение мира, трепетное отношение к каждому слову, я бы даже сказала, к каждой букве слова и каждой запятой, отделяющей одно слово от другого, — вот первое, что бросается в глаза, когда начинаешь знакомиться с переводом и тут же переводишь восхищенный вздох (прошу прощения за этот невольный каламбур), когда наталкиваешься на очередной поэтический перл.

Мой особый восторг вызывало (и продолжает вызывать по сию пору) то, с каким умением и мастерством Юрий Михайлович управлялся со своей собственной поэтической музой, твердой рукой направляя ее в заданное русло, не давая этой ветреной барышне особо разгуляться на просторах чужого поэтического слова. Ведь поэты… Они, как бы это поделикатнее выразиться, народ увлекающийся. Зачастую многие из них настраивают паруса творимого ими перевода на свой поэтический лад, воплощая собственные творческие фантазии, порой весьма далекие от того, что мы имеем в оригинале. Иное дело перевод Сапожкова. Здесь каждое слово не только многократно взвешено на своих внутренних поэтических весах, оно еще и максимально приближено к тому, что написано у самого Джебрана.

Вот лишь один из многих примеров того, как почти буквальный перевод под рукой мастера превращается в самый настоящий маленький шедевр. Небольшая строчка из главы «О любви».

 

И пала тишина, и он возвысил голос.

 

На первый взгляд, действительно почти буквальный перевод следующего отрывка: ‘…And there fell a stillness upon them. And with a great voice he said.’

Но посмотрите, как искусно отсекается в переводе все лишнее (буквально: тишина упала на них, то есть на слушателей пророка), как изящно трансформируется определение «большой, сильный» голос в изумительно точный глагол «возвысил голос». А уж метафора «пала тишина», помнится, когда я прочитала ее впервые, невольно вызвала у меня в памяти другую, поистине божественную метафору из «Божественной комедии» Данте в переводе Михаила Лозинского. Помните? «Солнца луч умолк…»

Вот вам первый, а быть может, и самый главный урок для начинающих переводчиков, особенно для тех из них, кто тяготеет к переводу поэзии. Урок, который я озвучу словами «нашего все», Александра Сергеевича Пушкина, правда, сказанными им совсем по другому поводу. «Учитесь властвовать собою…» Не творите отсебятины, скажу я уже менее высоким штилем. Не пытайтесь выдать собственные медитации за истинный голос переводимого вами поэта. Держите свои фантазии в узде, и тогда со временем из вас получится действительно хороший переводчик, такой, каким был герой нашего очерка.

Нет, что ни говори, а собственное стихотворчество стало для Юрия Михайловича Сапожкова бесценным подспорьем в его переводческом труде. Взять, к примеру, вот эти рассуждения из главы «О времени».

 

Есть в каждом чувство вечности. Оно

подсказывает вам — жизнь бесконечна,

 

вчерашний день — сегодняшнего память,

а завтрашний — текущая мечта.

 

Видит Бог, просто нельзя не восхититься снова виртуознейшим переосмыслением средствами русского языка первого английского двустишия: Yet the timeless in you is aware of lifes timelessness’.

Впрочем, цитировать сапожковский перевод можно бесконечно. Вот рассуждения из главы «О браке».

 

Друг другу чаши наполняйте, но

лишь из своей пусть каждый пьет вино; 

питайтесь хлебом общим, но при том

пусть каждый будет сыт своим куском.

 

Веселью отдавайтесь всей душой,

но каждый пусть останется собой.

 

Или вот эти строки из главы «О даянии».

 

Запомните: нет веса у добра

и благодарность есть не вид ярма.

 

А вот еще одно как нельзя более актуальное по нынешним временам наблюдение из главы «О доме».

 

Поверьте: искушение комфортом

сначала душу самое убьет,

потом, хихикая, пойдет за гробом.

 

А как вам, глубокоуважаемый читатель, вот это умозаключение из главы «О самопознании»?

 

То, что у вас роится в голове,

вы узнаете только через слово.

 

Ну разве же это не достойная перекличка со знаменитым началом Евангелия от Иоанна? «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Не откажу себе в удовольствии еще раз процитировать светоносные строки (где-то я их уже цитировала, если мне не изменяет память) из главы «О дружбе».

 

Ей, жизни, радуйтесь и смейтесь чаще —

от удовольствий дружба только слаще.

Как зеленеет утром росный луг,

так сердце в радости моложе, друг.

 

Ах, будь моя воля, я бы с удовольствием издала такой цитатник, целиком состоящий из строк перевода «Пророка», выполненного Ю. М. Сапожковым. И озаглавила бы книженцию вот так: «100 (или даже все 200) крылатых фраз из поэмы Халиля Джебрана «Пророк» в переводе Юрия Михайловича Сапожкова». А что? Сдается мне, что цитатник разлетелся бы по белу свету. Ведь многие же с удовольствием почитывают на досуге всякие нравственные максимы того же Лабрюйера или Ларошфуко, к примеру. Так почему не Джебран? Почему не Сапожков? Словом, дарю идею современным издателям. Авось сгодится.

Прошло уже пять лет, как сам Юрий Михайлович ушел из жизни. Можно сказать, улетел, стремительно и неожиданно. Умчался вслед за своим «Пророком», в полном соответствии с финальными строками, венчающими всю поэму.

 

Еще чуть-чуть покоя на ветру,

и женщина другая понесет

меня уже совсем иному миру.

 

И совсем иными глазами перечитываю я сегодня одну из заключительных глав поэмы под названием «О смерти», пытаясь догадаться, понять, о чем же именно думал сам Юрий Михайлович, когда переводил, к примеру, вот эти строки:

 

Великой тайны смерти

вам не узнать до той поры, пока

не ищете ее вы в сердце жизни.

 

И так хочется порой вопросить, вперив свой взор в пустоту:

— Ну что, друг? Как там тебе, переступившему уже невидимую грань, отделяющую каждого из нас от мира, где, согласно все той же Библии, «у Бога все живы»? Так все же, прав твой Пророк, утверждавший: «Когда вы пьете из реки молчанья, тогда вы только истинно поете»?

Самое время воскликнуть вслед за чеховской Ольгой из его «Трех сестер». «…Кажется еще немного, и мы узнаем, зачем живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!»

Что ж… Наверное, именно затем, чтобы облегчить всем нам поиски ответов на эти мучительные вопросы, и пишутся такие поэмы, как «Пророк» Джебрана, и делаются такие великие переводы, как тот, которым одарил всех нас наш современник, земляк, а для многих — еще и коллега и друг, Юрий Михайлович Сапожков.

А вот закончу я свое эссе несколько неожиданным образом. Обращениями. Таковых у меня три.

Первое я адресую Редакционно-издательскому учреждению «Издательский дом «Звязда».

— Дорогие мои! А не кажется ли вам, что пришла пора повторно издать джебрановского «Пророка» в переводе Ю. М. Сопожкова? Ведь минуло почти восемь лет с момента выхода в свет первого и пока единственного издания поэмы. И если вы согласны со мной, тогда вот вам мое пожелание. Пожалуйста, подготовьте такой вариант издания, в котором бы английский и русский текст были размещены параллельно, рядом, друг подле друга. Понимаю, это более затратный проект. Но зато как удобно будет работать с такой книгой и специалистам, и просто читателям, и тем, кто захочет воспользоваться переводом Сапожкова в качестве своеобразного самоучителя по литературному переводу. А лично я готова и — честное слово! — с огромным удовольствием напишу для этого нового издания новое предисловие, причем совершенно бесплатно, чтобы максимально снизить все иные потенциальные затраты. Ну как? Согласны?

Второе свое обращение я адресую Эльману Петру Андреевичу, доценту кафедры перевода в нашем Лингвистическом университете. Почему именно ему? Да много хорошего слышала об этом человеке от его бывших выпускников. А потому обращаюсь к нему на правах коллеги и давней выпускницы нашей общей alma mater.

— Любезнейший Петр Андреевич! Настоятельно рекомендую Вам воспользоваться изданием «Пророка» Джебрана в переводе Ю. М. Сапожкова в качестве учебного пособия для практических и семинарских занятий по курсу литературного перевода. Уверяю Вас, это пособие окажется много эффективнее всяких заумных, тошнотворно наукообразных (и ничего более!) опусов, написанных в иных городах и весях. Причем порой людьми, имеющими весьма смутное представление о том, что есть перевод литературного произведения в его, так сказать, практической плоскости. Имею право утверждать такое. Ведь за плечами у меня без одного года полувековой стаж переводческой работы, который продолжает длиться и длиться по сию пору. Так давайте же докажем, нашими совместными усилиями, что есть пророки в нашем отечестве. Есть! В том числе и пророки в области перевода. Более того, мы знаем этих людей поименно, ценим их и отдаем им свою благодарственную дань признательности и восхищения.

Третье обращение я отсылаю всем заинтересованным лицам. Вот какая странная история получается. “Ползая по Интернету” в поисках каких-то новых, дополнительных материалов о своем покойном друге, я с грустью обнаружила, что в базе данных Википедии до сих пор нет содержательной и выверенной биографии Юрия Михайловича Сапожкова, с портретом, с подробным перечислением всех его заслуг и свершений. Словом, все как положено. То есть, там вообще нет никакой биографии, не говоря уже о портретах и прочее. Зато имеется биография однофамильца и земляка, тоже, кстати, уроженца Рязанской земли, Николая Иосифовича Сапожкова, умершего аж в 1917 году. Не сомневаюсь, человек этот достойный. Но где же наш, тоже достойный во всех отношениях человек, но только уже Юрий Михайлович? Сию досадную оплошность следует немедленно исправить усилиями… Кого? Да всех нас! Родных, коллег по литературному цеху, руководством Минской писательской организации, друзей-журналистов. Только вот с чего начать и к кому обратиться?

Неприятно царапнуло и то, что в некоторых информационных блоках, посвященных Юрию Михайловичу, прокрадываются досадные несостыковки и даже откровенные ошибки. Так, в нескольких биографиях поэта сообщается, что Сапожков окончил Белорусский государственный университет. Далее в скобках следует цифра: 1962. И тут же сообщается, что с 1967 года он стал работать в «Советской Белоруссии». И что же он делал пять пропущенных лет? Бомжевал, что ли? Просто 1962-й — это год его поступления в университет. Только и всего. Скажете, мелочь? Но в биографиях людей такого уровня, как Юрий Михайлович, не должно быть подобных мелочей, отвлекающих от главного: от его литературного наследия.

Листая странички многочисленных интернет-публикаций, натолкнулась на симпатичную статью нашего авторитетного ученого и писателя Анатолия Николаевича Андреева, посвященного творчеству Ю. М. Сапожкова. Она была размещена в сети еще в марте 2017 года. Статья называется так: «Пламя у пламени». И подзаголовок: «Имя в русской поэзии Беларуси: Юрий Сапожков». Умная, как всегда у Андреева, содержательная и глубокая статья. Правда, о переводах Сапожкова в ней ни слова. Исключительно о собственном поэтическом творчестве Юрия Михайловича. Но все равно — хорошо написано. И финальные строки легли на душу: «Поэты всегда приходят вовремя. Они невовремя уходят».

Хотя, если честно, то тут я бы рискнула и слегка подправила эту мысль глубокоуважаемого Анатолия Николаевича Нет, мой дорогой, Анатолий Николаевич! Поэты, хорошие поэты, они никогда не уходят. Они всегда рядом с нами.  Как и хорошие переводчики, кстати.

Зинаида КРАСНЕВСКАЯ

Выбар рэдакцыі

Грамадства

Час клопату садаводаў: на якія сарты пладовых і ягадных культур варта звярнуць увагу?

Час клопату садаводаў: на якія сарты пладовых і ягадных культур варта звярнуць увагу?

Выбар саджанца для садавода — той момант, значнасць якога складана пераацаніць.

Культура

Чым сёлета будзе здзіўляць наведвальнікаў «Славянскі базар у Віцебску»?

Чым сёлета будзе здзіўляць наведвальнікаў «Славянскі базар у Віцебску»?

Канцэрт для дзяцей і моладзі, пластычны спектакль Ягора Дружыніна і «Рок-панарама».