* * *
Приветил я весну в лесном надречье,
Еще совсем озябшая, она
Сказала мне при первой нашей встрече
Неслышным влажным веяньем: — Весна!
Потом вошла и в силу по закону —
Шумливою листвою и травой,
Распахнутою высью небосклона,
Зарей пунцово-ясной, огневой.
И желтых одуванчиков очами,
И цветом бело-розовых садов,
И клекотом буслиным над полями,
И трелью вдохновенных соловьев.
И радугой, что тучи прорезала,
И говором криничного ручья,
И звонким птичьим пением сказала,
Всей сущностью живою: это — я!
Окинувши глазами окоемы,
Утешился красой ее сполна
И рад был по-земному упоенно,
Что это и моя еще весна!
Что оклик журавлиный все сильнее
И шире свод небесный голубой,
Что временным присутствием мы с нею
Здесь, на земле, повязаны судьбой.
* * *
В знакомой хате над рекой
Уже давно живет покой,
С десяток лет, и каждый год
Дичает в травах огород.
Все больше в нем кротовых нор,
Ободран хлев, подгнил забор.
Сад одичал, буйна сирень.
И в тучах небо, ночь и день.
И трое братьев уж взяты
Объятьем вечной немоты,
Родной оставили порог,
Избравши долю выпивох.
И дикий кот, обживший двор,
Порою вспрыгнет на забор,
На солнце жмурится, как плут.
И скорбный, грустный бег минут
Впадает в дней печальный рой
И просит: хату мне открой!
Ступаю в сенцы… Хлам, погром.
И сердце обожгло огнем.
Стол перевернутый… Кувшин…
Один ты с прошлым на один.
Вот ватник брошенный лежит.
Эх, парни, вам бы жить да жить!
* * *
Старушечьи чоботы-кирзачи,
Мной встреченные на родовом подворье,
Притопали тяжко тропою в ночи
На уцелевшую околицу из бездомья.
Словно обула их ночь сама,
Ставши сутулой, горбатою Степою,
И она оттуда, где безлюдная тьма,
Свидетельницей живой притопала.
Я услышал эти шаги в ночи,
Сидя у печки недвижно на стуле,
Старушечьи чоботы-кирзачи
Песок на пороге моем отряхнули.
И только в жилище рассвет проник,
Разгоняя печальных дум вереницу,
Как призрак старушки, с печалью лик,
Растаяли в заревой багрянице.
Минеры
Памяти 112 подростков, которые погибли
во время разминирования территории Беларуси
в 1944—1945 годах
Еще на фронте были все саперы —
И по весне, когда теплы деньки,
К работе приступили здесь минеры,
Нескладные подростки-пареньки.
С инструкторами шли полями смерти
По двое-трое. Кто их остерег?
Прощупывали прутьями в усердье
Любую тропку, каждый бугорок.
Начинку смерти, что в земле осела,
Без должной осторожности порой
Некрепкими руками брали смело,
Как будто были заняты игрой.
И сколько полегло их в домовины,
Не осознавших, что такое страх!
Бывало, что откопанные мины
Взрывались в торопливых их руках.
Глядят на нас сквозь дым взрывной ребята,
И в их глазах читаем мы укор.
Идет по Беларуси сорок пятый,
Как тот бесстрашный молодой минер.
* * *
Над межой с кустами хилыми —
Дуб, закрывший небосклон,
Молний острыми секирами
Весь до долу посечен.
Да, силач, порой в обиде жил,
Но осилил вихрь невзгод.
Так и ты все бури выдюжил,
Белорусский мой народ.
* * *
Весна моя, дай мне полет свободы,
Живой красою жизни утоли!
Еще мои не гаснут небосводы,
Еще мои не кружат журавли.
Душе моей дай света полной мерой,
В хрустальных росах стежку разверни,
С небес высоких ты звездой Венерой
В потемки чувств и мыслей загляни!
И, стоя на обочине прогресса
И временем в запас до срока сдан,
Вбираю я зеленый шепот леса
И пью рассвета птичьего туман.
Туман над речкой детства заклубится,
Ольха из детства взглянет сквозь года.
Душой и сердцем, знаю, скоро слиться
Мне предстоит с природой навсегда.
И поплывет опавший лепесточек
Рекою жизни вдаль… И от меня
Останется, быть может, горстка строчек —
Искринок негасимого огня.
Перевод с белорусского Георгия Киселева.
Выбар саджанца для садавода — той момант, значнасць якога складана пераацаніць.
Канцэрт для дзяцей і моладзі, пластычны спектакль Ягора Дружыніна і «Рок-панарама».