Вы тут

Яков Алексейчик. Обелиск Победы на фоне статуи Генералиссимуса


Эта публикация является главой из книги «Имя на площади Победы», посвященной жизни и творчеству одного из самых выдающихся белорусских зодчих, Народному архитектору СССР, лауреату Государственной премии СССР, Заслуженному строителю БССР, академику Белорусской и Российской академий архитектуры Георгию Владимировичу Заборскому. Он родился и вырос в Минске и отлучался из родного города только два раза: один раз на годы учебы в Ленинградской академии искусств, второй — на фронт во время Великой Отечественной войны. Притом в Красную Армию он ушел добровольцем на третий день войны. А обелиск в честь воинов и партизан, который высится на площади Победы белорусской столицы, он задумал еще в 1942 году, будучи в госпитале в далеком от Минска уральском городе Троицк.


Белорусскую столицу украшают многие здания, созданные талантом этого человека: Суворовское училище, здание, в котором теперь расположен БРСМ, педагогический университет имени Максима Танка, кинотеатр «Пионер» и театр кукол, аэровокзал «Минск-1», жилые дома на проспекте Независимости, площадь Якуба Коласа. Ансамбль спроектированных им домов на улице Ленина дал основание мастерам искусств сравнивать ее с улицей в Санкт-Петербурге, которую создавал выдающийся мастер Карл Иванович Росси.

Георгия Ивановича Заборского многие называют отцом современной сельской архитектуры. Это он проектировал поселки в деревнях Редковичи и Сорочи в колхозе имени К. Орловского Любанского и Вертелишки в совхозе «Прогресс» Гродненского районов. Он стал одним из двух белорусских зодчих, удостоенных почетного звания Народный архитектор СССР.

* * *

Монумент, эскиз которого Георгий Владимирович Заборский закончил 3 июля 1944 года в Троицке под впечатлением сообщения об освобождении родного Минска, был вовсе не похож на обелиск, ныне возвышающийся на столичной площади Победы. Как можно судить по сохранившимся в Белорусском государственном архиве научно-технической документации изображениям и описаниям, тогда он представлялся зодчему в виде трехступенчатой круглой колонны, вокруг которой предполагалось установить четыре скульптуры — воина Красной Армии, партизана, рабочего, колхозника. А на самой колонне должна была возвышаться статуя Матери-Родины. Однако до реализации замысла должно было пройти еще целых десять лет. За это время изменились не только представления о самом памятнике, поменялось и место, на котором он, как изначально предполагалось, должен был стоять. Упоминания о Круглой площади появились в различного рода документах Союза архитекторов, правительства, ЦК Компартии Белоруссии только через четыре года. Притом само название площади тогда писалось с малой буквы, потому что ее, по сути, еще и не существовало, а была обычная транспортная развязка.

В реальности вырисовывался только намек на площадь, обозначенный двумя домами, строительство которых было прервано войной, потому место, на котором впоследствии решено было установить монумент, еще предстояло создать. Но не было сомнения в главном: памятник, посвященный великой Победе, притом весьма значимый, должен в любом случае появиться, о чем было недвусмысленно заявлено на совместном заседании правлений Союза архитекторов и Союза художников БССР еще в 1942 году, когда вся республика была оккупирована гитлеровцами, а само заседание проводилось в Москве. Тогда было сказано, что «в столице Белоруссии — в г. Минске трудящиеся воздвигнут памятник-музей отечественной войны», а перед самим зданием будет устроена «галерея скульптурных портретов героев войны».

Кроме того, предусматривалось «сооружение памятников в городах или райцентрах БССР, ознаменовавшихся подвигами в борьбе с фашистскими захватчиками». Как свидетельствуют документы более позднего времени, помимо Минска монумент «Победа» мог появиться и на Успенской горке в центре Витебска. Более того, в хранящейся в Национальном архиве Республики Беларусь «Описи работ Заборского, представленных на выставку молодых архитекторов», которая проводилась в 1948 году, пятым пунктом значится «Эскиз памятника Победы» и для Полоцка, а восьмым — «Эскиз памятника Великой Отечественной войны в Минске». И рядом — девятым — «Эскиз Триумфальной Арки на месте встречи белорусских партизан с Красной Армией». Во время своего творческого отчета в Союзе архитекторов в феврале 1948 года Г. В. Заборский, как свидетельствуют записи в протоколе, представлял на суд коллег и «Памятник Победы», и два эскиза памятников в честь освобождения столицы Беларуси от немецких захватчиков, и эскиз триумфальной арки на месте встречи Красной Армии с партизанами Беларуси.

На то, что было время, когда еще велась речь о многовариантности возможных решений, связанных с созданием монумента, посвященного разгрому очень опасного врага, указывает, как минимум, несколько нюансов. Главный из них заключается в том, что быстрым осуществление проекта подобного рода и не могло быть. Ведь увековечить предстояло многое — от подвига конкретных бойцов и подразделений до самой большой Победы. И если с могилами воинов и местами сражений была определенная ясность, то когда речь заходила о создании общереспубликанского символа, которому суждено было стать номером один в большой череде мемориальных знаков, посвященных той страшной и кровопролитной войне, неизбежны были споры. Потому говорилось и о пантеоне, и о музее, и о монументе, и даже о часовне. Творческая дискуссия на эту тему продолжалась много зим и лет, а старт ей дала «Программа на составление эскиза-идеи памятника героям Великой Отечественной войны», принятая в Москве 3 сентября 1942 года. В ней говорилось: «…Для увековечения памяти героев и их славы союзы советских архитекторов и художников, в порядке подготовительной работы, проводят товарищеское соревнование на составление проекта идеи памятника героям Отечественной войны». И рекомендовались следующие три темы:

«1. Монументальное сооружение в столице БССР гор. Минске — Музей Великой Отечественной войны.

2. Монумент-памятник герою или группе героев Великой Отечественной войны для любого населенного пункта, знаменательного историческим подвигом.

3. Памятник вне населенного пункта, у места стратегического значения, за завоевание или защиту которого были совершены героические подвиги».

Главным, как следует из приведенного перечня, поначалу предполагалось сделать именно «Музей Отечественной войны», притом «это здание должно быть лучшим архитектурным сооружением города, всем своим содержанием и обликом отображающим историю борьбы с германскими захватчиками и запечатлевающим образы великих борцов героев-освободителей нашей Родины». Его месторасположение предлагалось выбрать самим авторам проектов, но подчеркивалось, что «здание должно быть воздвигнуто на одной из основных площадей города, с соответствующим архитектурным окружением». Однако «Список тем для творческой работы в Союзе советских архитекторов БССР, рекомендованных для разработки», принятый уже 15 апреля 1943 года, формулировал задачи несколько иначе. В нем содержался примерный перечень «эскизных проектов-экспонатов на выставке изобразительного искусства, посвящаемой 25-летию Белорусской ССР», которое предстояло отметить в январе 1944 года. Среди них значились:

«1. Пантеон Великой Отечественной войны.

2. Монумент группе героев или герою Отечественной войны для города или крупного населенного пункта.

3. Монумент группе героев или герою вне населенного пункта.

4. Монумент арка, «каплица» или иная архитектурная композиция для того или иного населенного пункта…

6. Монумент на могиле павших героев».

Поначалу наибольшая ясность заключалась в том, что обязательно должен быть создан музей, посвященный Великой Отечественной войне. И, как показало время, он первым в той череде и появился. Материалы для него специальная комиссия во главе с секретарем ЦК КП(б)Б Т. С. Горбуновым начала собирать еще в июне 1942 года. Менее чем через полгода она предоставила 313 экспонатов и документов для выставки «Белоруссия живет…», открытой в здании Государственного исторического музея в Москве. Кстати, ее директором стала Е. М. Аладова — будущий создатель и многолетний директор Национального художественного музея в Минске. А в сентябре 1943 года последовало постановление бюро ЦК КП(б)Б «О создании музея по истории борьбы белорусского народа с немецко-фашистскими оккупантами в Великую Отечественную войну». В Минске музей распахнул двери для посетителей уже 22 октября 1944 года. Ему было отдано уцелевшее здание Дома профсоюзов на площади Свободы. Однако, надо полагать, и власти, и творческие работники вскоре убедились, что музей не может стать символом триумфа и местом поклонения. Его предназначение — хранить память: экспонаты и документы, напоминающие о том времени, которое потребовало от многих народов столь большого напряжения сил, чтобы отвоевать свое место и право пребывания на земле, а не в земле.

Первоначальному разнообразию представлений о том, как и в какой форме идея памятника Победы должна осуществиться, способствовало и то, что в течение долгого времени не было на сей счет окончательного решения на государственном уровне. Потому поиск продолжался. Особенно среди творческих работников. Г. В. Заборский в той плеяде отличался тем, что идеей монумента проникся больше других, упорно работая в этом направлении и после юбилейной выставки в Москве. Потому даже в статусе молодого архитектора на личной выставке ему уже было что показать. Притом варианты памятника у него были разные, в том числе и такой, основой которого являлся обелиск. Наконец, определились и белорусские власти. Ровно через год после изгнания гитлеровцев из Минска — 3 июля 1945 года — председатель Президиума Верховного Совета БССР Н. Я. Наталевич подписал закон «Об ознаменовании победы и увековечении памяти воинов Красной Армии и партизан, погибших в борьбе в немецко-фашистскими захватчиками в период Великой Отечественной войны Советского Союза». В нем указывалось, что «в ознаменование освобождения столицы Белоруссии — города Минска и всей Советской Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков и увековечения памяти борцов за свободу и независимость нашей Родины, погибших смертью храбрых в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в период Великой Отечественной войны Советского Союза, Верховный Совет постановляет:

1. День 3 июля ежегодно проводить как всенародный праздник Победы и освобождения белорусского народа от немецко-фашистских захватчиков.

2. Установить памятник Победы в столице Белорусской ССР — городе Минске…».

Итак, было окончательно решено, что он должен быть установлен в столице. Притом не на одном из въездов в нее, не на месте встречи воинов Красной Армии и партизан, что тоже поначалу рассматривалось в качестве варианта, а в самом городе. Однако и на этом дискуссии не закончились, так как предстояло поставить точку в ответе на вопрос, где именно в Минске. Первое такое уточнение было сделано в совместном постановлении Совета Министров Белорусской ССР и Центрального Комитета КП(б) Белоруссии № 827-333/7 «О благоустройстве могил воинов Советской Армии и партизан и увековечивании знаменательных мест и событий, связанных с Великой Отечественной войной на территории СССР», принятом 15 мая 1946 года. К тому времени правительство уже называлось Совнаркомом, а не Советом Министров, а Красная Армия — Советской Армией. Постановление обязывало исполкомы всех уровней до 1 августа 1946 года благоустроить кладбища, братские и индивидуальные могилы воинов, партизан и погибшего населения, а захоронения, находящиеся в болотах, лесах, оврагах и других труднодоступных местах, предписывалось перенести на ближайшие кладбища. На управление по делам архитектуры при Совете Министров, которым тогда руководил М. С. Осмоловский, возлагалась обязанность «разработать проекты-эскизы памятников и до 15 июня 1946 года выслать на места. Установить мемориальные доски…». А в шестом пункте постановления вновь говорилось о том, что необходимо «в целях увековечения исторической победы народов Советского Союза над немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне Советского Союза в 1941—1945 гг. и в ознаменование великого подвига белорусского народа в борьбе за освобождение от чужеземных захватчиков

а) Соорудить памятник «Победа» в городе Минске;

б) объявить конкурс на проект памятника».

К постановлению были приложены «Условия конкурса на проект памятника «Победа» в Минске». В них подчеркивалось, что «памятник «Победа» воздвигается на Главной площади центрального ансамбля города Минска. Вокруг Главной площади будут размещены здания Верховного Совета Белорусской ССР, Совета Министров Белорусской ССР, обкома КП(б)Б, облисполкома, здание Музея». Кроме того, подчеркивалось, что «существующее здание Центрального Комитета КП(б) Белоруссии, Окружной Дом офицеров, и существующий сквер также включаются в ансамбль Главной площади». (В здании ЦК теперь размещается Администрация Президента Республики Беларусь.— Я. А.). Поскольку самой площади в реальности тоже еще не существовало, не было и ее названия, то написание ее с большой буквы в условиях конкурса подчеркивало будущую значимость этого места в столичном городе. Указывалась и допустимая высотность зданий, которые должны были встать по периметру площади, прилагалось «архитектурное решение существующих и эскизы архитектурного решения предполагаемых к сооружению зданий». Из условий конкурса следовало также, что «памятник «Победа» должен быть решен архитектурными и скульптурными средствами», притом эти условия не ограничивали авторов «в выборе художественной композиции определенными скульптурными и архитектурными формами». Важным являлось требование, что материалами «для сооружения памятника должны быть ценные породы камня, бронзы, нержавеющей стали и др.».

Тем же документом было утверждено и жюри конкурса, которое возглавил секретарь ЦК КП(б) В. Н. Малин. В жюри вошли также секретарь ЦК КП(б)Б Т. С. Горбунов, заместитель председателя Совета Министров БССР И. М. Ильюшин, вице-президент Академии наук БССР народный писатель Якуб Колас, народная артистка СССР оперная певица Л. П. Александровская, архитекторы М. С. Осмоловский, В. А. Король, А. П. Воинов, Ю. А. Егоров, скульптор З. И. Азгур, художник И. А. Ахремчик, министр внутренних дел С. С. Бельченко, председатель Госплана И. Л. Черный. Заборского в том ряду нет, но справедливости ради нужно добавить, что и Осмоловский, Воинов, Егоров и Король оказались в нем, скорее всего, в силу должностных обстоятельств. А. П. Воинов возглавлял правление Союза белорусских архитекторов, В. А. Король и М. С. Осмоловский занимали высокие должности в правительственном управлении по делам архитектуры, Ю. А. Егоров был главным архитектором Минска. Не исключено, что именно эта тройка готовила сам проект постановления. Документ подписали председатель Совета Министров П. К. Пономаренко и второй секретарь ЦК КП(б)Б Н. В. Киселев, хотя там могли стоять автографы одного человека, ведь П. К. Пономаренко тогда руководил и правительством, и партией белорусских коммунистов, но, надо полагать, две одинаковые подписи под совместными решениями по существующим тогда порядкам не допускались.

Постановление обязывало министра финансов БССР Котлярова «выделить необходимые средства на ведение конкурса на проект памятника «Победа»...». Названная сумма свидетельствовала, что памятник не будет дорогим. Его ориентировочная стоимость не могла превысить два миллиона рублей в деньгах до реформы 1947 года, что равнялось примерно 40 тысячам долларов. Пакет документов, направляемый на конкурс, должен был состоять из целого набора. Сначала — «генеральный план площади в масштабе 1:2000 с обозначением месторасположения памятника», затем «план памятника «Победа» в масштабе 1:50», к которому следовало приложить и «все фасады памятника в масштабе 1:50», а также «перспективы памятника в ансамбле центральной площади в количестве, уясняющем идею автора». Обязательной была и «модель памятника в масштабе 1:50», выполненная из материала, выбранного по усмотрению автора проекта. Завершать пакет должна была пояснительная записка. Проекты, модели, эскизы, чертежи предстояло представить в управление по делам архитектуры при Совете Министров БССР до 1 сентября 1946 года с надписью «На конкурс на проект памятника «Победа» в городе Минске» и с указанием фамилии, имени и отчества автора, его адреса». Иногородние авторы, помимо этого, о высылке своих проектов обязаны были известить управление телеграфно.

За лучшие проекты условиями устанавливалось десять премий. Одна первая в сумме 50 000 рублей, что равнялось примерно одной тысяче долларов, две вторых по 30 000, три третьих по 20 000 и четыре четвертых по 10 000 рублей. На экземпляре условий, который хранится в архиве, стоит пометка карандашом: 210 000. Такой была общая сумма премиальных. При этом добавлялось, что «Управление по делам архитектуры при Совете Министров БССР имеет право публиковать премированные и рекомендованные проекты и фотографировать их без согласия авторов», а проекты, которые не были премированы и «не взяты авторами до 1 января 1947 года», становились собственностью управления.

Однако тем конкурсом дело не закончилось. Вряд ли можно сомневаться, что руководству республики и инициаторам конкурса хотелось быстрее осуществить то, о чем много говорилось еще в ходе войны, однако сначала предстояло решить, какой быть самой белорусской столице. А на эту тему творческие, политические, экономические споры тоже только разворачивались. И если уже была ясность в том, что такой монумент должен вознестись на главной площади Минска, то еще даже в воображении архитекторов, партийных и государственных деятелей не было четкого представления, как должна выглядеть та площадь и место на ней, где вознесется памятник. Но было полное согласие, что наличие памятника Победы на центральной площади является одним из обязательных условий создания самой площади и ее будущего вида. В дальнейшем представленные проекты площади оценивались и по тому, насколько удачно на ней было обозначено место для мемориала, посвященного воинам Красной Армии и партизанам. Об этом свидетельствует сделанное 26 февраля 1948 года «Экспертное заключение по проектам архитектурного решения застройки центральной площади гор. Минска, преставленным на закрытый конкурс». В том конкурсе участвовали проекты членов-корреспондентов Академии архитектуры СССР И. Г. Лангбарда, М. П. Парусникова, ленинградцев Е. А. Левинсона, И. И. Фомина, а также белорусских архитекторов М. С. Осмоловского и В. А. Короля. Выводы сформулированные в заключении, были весьма принципиальными и составлялись, скорее всего, без оглядки на авторитеты. Главный состоял в том, что «материалы конкурса еще раз подтвердили правильность местоположения центральной площади», однако далее следовали нелицеприятные слова, адресованные М. П. Парусникову, который фактически курировал всю планировку и застройку будущего главного проспекта белорусской столицы. Ему было поставлено в упрек «выключение по существу из ансамбля площади монумента Победы». Более того, его даже уязвили тем, что представленный им «образ монумента Победы, напоминающий многочисленные колонны Славы, поставленные в XIX веке во многих городах России и Европы, является шаблонным, и повторять его нет нужды». А вот по поводу проекта И. Г. Лангбарда, наоборот, было замечено, что у него «логично найдено место для монумента Победы… в общем комплексе с правительственными и гостевыми трибунами». Одним из положительных аспектов совместного проекта Осмоловского и Короля также являлось то, что «удачно найдено место для монумента Победы». Г. В. Заборский в том конкурсе не участвовал, он в то время еще усиленно занимался генеральным планом восстановления Полоцка.

Однако в течение событий, связанных с реализацией идеи памятника Победы, вскоре вмешались и другие обстоятельства. Говоря образно, появлению этого монумента именно на той площади Минска, которой предстояло стать главной, помешал Сталин. Можно с уверенностью заявлять, что изменение замысла было обусловлено круглой датой в жизни вождя. В 1949 году этому советскому руководителю, с именем которого связывались все достижения в социалистическом строительстве и победа в Великой Отечественной войне, исполнялось 70 лет, а в Минске не было монумента, достойно подчеркивающего заслуги Сталина перед белорусским и всем советским народом, советским государством и, как тогда непременно добавлялось, перед международным революционным движением. По тем временам это можно было расценить и как политический недосмотр. Соорудить же его в месте, которое не считалось главным в городе, было невозможно, более того, могло быть истолковано как неуважение к имени вождя и повлечь серьезные последствия для тех, кто такое решение принимал, равно как и для тех, кто участвовал бы в его осуществлении. Выбор неизбежно должен пасть на площадь, которой еще до своего рождения суждено было называться центральной.

Теперь трудно сказать, кому из белорусских партийных руководителей — Пономаренко, Гусарову, Патоличеву — пришла в голову идея ликвидировать «недостаток», состоявший в том, что в Минске на четвертом десятке Советской власти еще не было величественного памятника человеку, который уже более двадцати лет олицетворял эту власть. П. К. Пономаренко после десяти лет работы в БССР в 1948 году был переведен в Москву секретарем ЦК ВКП(б) — так до 1952 года называлась КПСС. Белорусскую партийную организацию еще в 1947 году возглавил Н. И. Гусаров. Председателем Совмина БССР стал А. Е. Клещев, до этого руководивший Пинским и Полоцким обкомами партии. В 1950 году Гусаров, постоянно конфликтовавший с местными кадрами и даже со своим непосредственным окружением, был освобожден от занимаемой должности. Первым секретарем ЦК стал Н. С. Патоличев. Сработал эффект свежего глаза? Или были иные причины и подходы, притом более основательные, чем впечатление нового человека?

К сожалению, в мемуарах Патоличева, посвященных его работе в Минске, об этом не сказано ни слова, что, в принципе, тоже не должно вызывать особого удивления. Они издавались его родственниками уже в постсоветские годы, когда вспыхнула новая волна развенчания «вождя всех времен и народов», и вряд ли тем хотелось лишний раз связывать имя своего отца, дедушки, дяди «с кровавым диктатором». Но, скорее всего, однозначно приписать идею установить скульптуру Сталина в белорусской столице одному Патоличеву было бы неправильным по целому ряду причин. С одной стороны, это не тот случай, когда он мог действовать, полагаясь только на собственную инициативу. Тем более, с его-то политическим опытом и чутьем. Он, поработавший и рядом с самим Сталиным, лучше других понимал, что все, что касалось «живого бога», должно было решаться в Москве на самом высоком партийном и государственном уровне, притом после долгих и тщательных взвешиваний. Нужен был, конечно же, и формальный повод, каким и стало 70-летие Сталина. К нему, можно не сомневаться, во всех столицах — всесоюзной и республиканских — готовились основательно и долго, что иначе и не могло быть. Готовился сам город. Выбиралось место. Просто все ждало своего часа. В Национальном архиве Республики Беларусь есть документы, которые недвусмысленно подтверждают, что и в Минске все было продумано заранее, в том числе найден ответ, где и какие памятники возводить, в какой очередности.

Одним из таких документов является протокол заседания бюро ЦК КП(б) от 27 ноября 1948 года, на котором рассматривался вопрос «О месте закладки памятника погибшим воинам Советской Армии и партизанам Отечественной войны в городе Минске». В нем уже нет речи о Центральной площади. Тогда постановили: «Принять предложение Управления по делам архитектуры о закладке памятника на круглой площади г. Минска» (текст, как и во всех остальных случаях, приведен с соблюдением орфографии самого постановления. — Я. А.). Конечно же, ссылка на управление вряд ли дает основания предполагать, что решающее слово в том процессе принадлежало архитекторам. Но, скорее всего, искали новое место, а потом и предлагали его руководству республики именно они, так как архитекторы были специалистами, лучше которых никто не знал столицы, а тем более никто, кроме них, не имел четкого представления о том, какой ей суждено быть через десять, двадцать лет. Они и назвали точку, в которой пересекались многие минские пути-дороги, как шоссейные, трамвайные, так и пешеходные. Без сомнения, учтено было и то, что неподалеку располагался главный городской парк, что рядом протекала река, а берега Свислочи и аллеи парка были излюбленным местом прогулок для минчан. В этом смысле они попали, как говорится, в десятку. Правда, выбранное место было отнюдь не простым. Нынешние жители столицы даже не догадываются, что слой насыпного грунта на площади местами достигает пяти метров. Под ним до глубины 4,5 метра залегали «пески глинистые средней плотности, насыщенные водой». Так характеризовались «географические условия площади» в одном из технических документов, под которым тоже стоит подпись Г. В. Заборского. Потому с самого начала для монумента Победы пришлось предлагать два варианта почти пятиметровых фундаментов из бетона и бутобетона, а на время работ предусматривать откачку грунтовых вод, что было не таким уж простым решением, так как Свислочь бежала буквально рядом. Тем не менее, выбрана была именно эта точка в городе.

На заседании бюро ЦК, которое состоялось уже 21 декабря 1948 года, было решено «установить в городе Минске в честь 30-летия БССР мемориальную доску на месте, где будет сооружен памятник воинам Советской Армии и партизанам, погибшим в боях за освобождение Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков». Тогда же утвердили и текст для написания на ней: «Здесь будет сооружен памятник воинам Советской Армии и партизанам, погибшим в боях за освобождение Советской Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков в 1941—1944 гг.». Бюро обязало «Минский городской Совет депутатов трудящихся и горком КП(б) Белоруссии открыть мемориальную доску 1 января 1949 года». Именно в этот день большой камень с прикрепленной к нему доской и выгравированным на ней текстом утвержденного руководством республики содержания появился на Круглой площади, о чем в первых номерах после новогодних праздников сообщили все республиканские газеты. Стало ясным, что центральная площадь для чего-то освобождалась. Косвенным, но весьма многозначительным намеком на то, для чего именно, а лучше сказать, для кого освобождалось место, может быть сама дата проведения заседания бюро ЦК, потому что 21 декабря — это день рождения И. В. Сталина. Ему тогда исполнилось 69 лет. В данном случае вполне допустимо предположить, что в таких делах случайностей не бывает, а совпадения, наоборот, даже могут быть запланированы в силу своей многозначительности.

В том, что касается «перемены мест» и времени принятия решений, особенно по монументу Сталина, был, конечно же, учтен еще один весьма важный нюанс, который руководству республики и столицы никак нельзя было оставить без внимания. Это состояние самого города. Разве можно себе представить величественный памятник, посвященный главе государства, победившего гитлеризм, но возвышающийся среди развалин? Нужный ответ напрашивается сам собой. Сначала необходимо было отстроить Минск, хотя бы его главные улицы и площади. Потому делали паузу, которая носила во многом политический характер, растянувшуюся на несколько лет. А к началу 50-х в Минске многое было уже сделано, еще больше делалось, прекрасные очертания возрождаемой белорусской столицы становились вполне очевидными. Вот тогда-то в Москве и было принято постановление «Совета Министров ССР и ЦК ВКП(б), в ознаменование 30-летия Белорусской ССР, установить в городе Минске монументальную скульптуру товарища Сталина И. В.», вызвавшее соответствующую цепную реакцию в виде уже конкретных действий республиканских органов. Именно на этот документ, поступивший из союзной столицы, была сделана ссылка в первом пункте уже республиканского правительственного решения «Об установлении мемориальной скульптуры товарища Сталина в городе Минске», появившегося на свет 28 сентября 1950 года. Второй пункт его гласил, что руководство республики сочло необходимым «определить место монументальной скульптуры товарища Сталина, в соответствии с пожеланиями партийной организации, рабочих и всех трудящихся столицы Советской Белоруссии, на Центральной площади, выходящей к Советской улице, против будущего здания Дома-Музея (центр площади)». Оно, скорее всего, базировалось на экспертном заключении по проекту планировки и застройки Центральной площади, который рассматривался на заседании архитектурного совета при управлении по делам архитектуры при Совете Министров БССР. Само заключение писал весьма авторитетный в кругу зодчих человек — М. О. Барщ. Он подчеркивал, что проект площади имеет несколько неоспоримых преимуществ. Одно из них состоит в том, что «найдено правильное, не вызывающее никаких сомнений, место для постановки монумента товарища Сталина, организующего все пространство площади и являющегося естественным центром всей композиции и в то же время хорошо рассматривающегося с наилучших для него точек зрения». При этом автор добавлял, что и «пьедестал монумента товарища Сталина должен быть сильно развит, богато разработан, чтобы придать ему необходимую значимость в общей композиции площади». Эти слова потом стали задачей, которую пришлось решать Заборскому. Третий же пункт совместного постановления правительства и ЦК уточнял, что высота монумента может быть до двадцати метров, что статую предстоит отлить из бронзы и установить на гранитном постаменте. Управлению по делам архитектуры при Совете Министров БССР поручалось провести конкурс по разработке проекта монумента. Предлагаемые варианты монументальной скульптуры должны были поступить на рассмотрение Совета Министров Белорусской ССР не позднее 1 января 1951 года. Дело предстояло начинать, не откладывая в долгий ящик.

К тому творческому состязанию могли быть привлечены только основательно зарекомендовавшие себя мастера. Ведь на повестку дня вставала из ряда вон выходящая задача. Потому решено было «утвердить участниками закрытого конкурса на проектирование монументальной скульптуры товарища Сталина в гор. Минске скульпторов: Азгура З. И., Бембеля А. О., Вучетича Е. В., Глебова А. К. и Томского Н. В.». Трое из этой пятерки — Азгур, Бембель и Глебов — были минчанами с большим творческим авторитетом. А Вучетич и Томский работали в Москве, и их имена гремели на весь Союз. Это были в какой-то мере феноменальные личности. Родившийся в Днепропетровске Евгений Викторович Вучетич — сын белогвардейского офицера, по отцу серб, по материнской линии француз — окончил Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры в том году, в котором Георгий Заборский стал студентом этого вуза, хотя был старше Заборского только на год. Как и И. Г. Лангбард, он участвовал во Всемирной художественно-промышленной выставке в Париже и тоже получил золотую медаль за скульптурную группу «Климент Ворошилов верхом». Перед войной руководил художественно-экспериментальными мастерскими при строительстве Дворца Советов в Москве. В первые же дни Великой Отечественной ушел рядовым пулеметчиком на фронт и за два года стал подполковником. В 1946 году в берлинском Трептов-парке по его проекту установлен памятник советскому воину-освободителю, известный теперь всему миру. По одной из легенд на ее создание скульптора вдохновлял и подвиг минчанина Федора Лукьяновича, который ценой своей жизни во время боев за Берлин спас немецкую девочку. Мемориальная доска, посвященная Федору Лукьяновичу, установлена на одном из зданий минского проспекта Независимости. К моменту, о котором идет речь, Е. В. Вучетич уже являлся обладателем пяти Сталинских премий, но впереди были скульптура «Перекуем мечи на орала», установленная в 1957 году перед зданием ООН в Нью-Йорке, памятник-ансамбль «Героям Сталинградской битвы» на Мамаевом кургане, а также Ленинская премия и звание Героя Социалистического Труда.

Скульптор-монументалист Н. В. Томский, родившийся в семье сельского кузнеца в Новгородской области, к тому времени кое в чем даже обходил Е. В. Вучетича. Он уже был академиком Академии художеств СССР, являлся обладателем четырех Сталинских премий. Пятая и шестая, ставшая вскоре Государственной, плюс Ленинская премия и тоже звание Героя Социалистического Труда были еще впереди. На его жизненном счету числилось четырнадцать монументов, посвященных В. И. Ленину, пять — И. В. Сталину, включая бюст на могиле генералиссимуса у Кремлевской стены, четыре — С. М. Кирову, памятники полководцам М. И. Кутузову, Н. С. Нахимову, И. Д. Черняховскому, писателям Н. В. Гоголю и С.Н.Сергееву-Ценскому, партизанам Лене Голикову и Лизе Чайкиной. Мастеров искусств другого уровня в том конкурсе и не могло быть. Монумент вождю с тем ореолом, который тогда был у Сталина, могли ваять только самые-самые. Кстати, имя Сталина и слава названных ваятелей в значительной степени определяли и суммы гонораров. Стоимость каждого конкурсного проекта устанавливалась в размере 30 тысяч рублей уже более дорогих пореформенных денег — около семи тысяч долларов, в то время как во вновь объявленном конкурсе на проект монумента Победы максимальная сумма премий составляла 10 тысяч рублей.

Тем же документом была создана и комиссия «для решения вопросов, связанных с сооружением монумента» Сталина во главе с председателем Президиума Верховного Совета БССР и Героем Советского Союза В. И. Козловым. В нее вошли также первый секретарь ЦК КПБ Н. С. Патоличев, только что прибывший работать в Минск, председатель Совета Министров БССР, тоже Герой Советского Союза, А. Е. Клещев, командующий Белорусским военным округом Маршал Советского Союза и Герой Советского Союза С. К. Тимошенко, министр госбезопасности Л. Ф. Цанава — личный друг тогда всесильного Лаврентия Берии. Архитекторы вспоминают, что это он потребовал соорудить башню над правым крылом строящегося в то самое время здания министерства госбезопасности, а когда ему стали возражать, что такая асимметричность будет явным нарушением классических законов зодчества, заявил, что законы архитектуры будет определять тоже он — Цанава. До тюрьмы ему самому оставалось чуть больше трех лет, но пока он мог позволить себе все, и вряд ли будет преувеличением сказать, что при упоминании имени Лаврентия Фомича тогда невольно напрягались и Козлов, и Клещев с Патоличевым, и даже маршал Тимошенко. Утверждают также, что это Патоличев вскоре начал убеждать Москву выдвинуть Цанаву на «более ответственную должность», поскольку он за десять лет работы в Минске «перерос республиканский масштаб». И добился своего.

В состав комиссии были включены и народный писатель Якуб Колас, поэт Петрусь Бровка, народная артистка СССР Л. П. Александровская, а также З. И. Азгур, И. Р. Ахремчик, Г. П. Глебов. Рабочих Минска в ней представлял директор тракторного завода Н. П. Антонюк, тружеников села — председатель колхоза «Рассвет» Могилевской области Герой Советского Союза К. П. Орловский, С. И. Слободян из колхоза «Путь социализма» Краснопольского сельсовета Могилевского района, получивший звание Героя Социалистического Труда за успехи в коневодстве, а также Герой Социалистического Труда из колхоза «Чырвоная змена» Минской области А. А. Шаплыко, работавшая тогда звеньевой по выращиванию коксагыза — одного из лучших естественных каучуконосов. Было увлечение коксагызом и на белорусских просторах, пока не началось массовое производство синтетического каучука. С политической точки зрения в постановлении, подписанном заместителем председателя Совета Министров БССР В. Курдяевым и управляющим делами И. Карпяковым, учтено было все, включая представительство всех слоев трудящихся, как тогда было принято называть население. Такое представительство, в свою очередь, должно было свидетельствовать, что монумент вождю будет возведен по всеобщему народному волеизъявлению. Архитектора Заборского к процессу создания памятника привлекут позже, когда понадобится специалист, способный в короткие сроки спроектировать достойный постамент для статуи вождя. Он тогда еще вряд ли мог предположить, что спустя полтора десятка лет ему придется или посчастливится сотрудничать с К. П. Орловским, создавая агрогородок в «Рассвете», а затем работать и в колхозе «Чырвоная змена». К той новой для него ситуации оба определения — пришлось или посчастливилось — приемлемы, так как потом оказалось, что, в самом деле, нет худа без добра.

А тогда — в сентябре 1950 года — тем же постановлением были утверждены «Условия и программа закрытого конкурса на проектирование монументальной скульптуры товарища Сталина в гор. Минске на Центральной площади». В них были сформулированы два принципа, которыми обязаны руководствоваться его участники. Первый — «монумент товарища Сталина должен раскрыть в художественных формах многогранный образ гениального вождя мирового пролетариата, великого продолжателя дела Ленина, знаменосца мира, вдохновителя и организатора величайших побед советского народа в борьбе за коммунизм». Второй — «работа над художественным образом монумента товарища Сталина должна быть воспринята авторами как почетное поручение советского народа, как призыв к мастерам культуры и архитектуры, обязанным достойными произведениями искусства отметить нашу великую Сталинскую эпоху». Сказано было также, что «участникам конкурса предоставляется право любого композиционного решения монумента товарища Сталина» и что «монумент товарища Сталина устанавливается на основной оси Центральной площади города, является главным композиционным центром площади и обращен главным фасадом в сторону Советской улицы к зданию ЦК КП(б)Б». Уточнялось, что должно было окружать монумент: «Северо-восточная сторона площади образуется строящимся зданием Дворца Культуры (речь идет о Дворце профсоюзов. — Я. А.), выходящим на площадь большим развитым портиком, решенным в коринфском ордере (пышном и торжественном. — Я. А.) и зеленым массивом парка, прилегающего к зданию Дворца культуры (на месте этого парка теперь стоит Дворец Республики. — Я. А.).

Юго-восточная сторона площади образуется зеленым сквером, расположенным перед зданием ЦК КП(б)Б, выходящим на площадь подпорной стенкой, с расположенной вдоль нее трибуной и правительственной ложей в центре. (Теперь это сквер у театра имени Янки Купалы. — Я. А.)

Северно-западная сторона площади образуется проектируемым зданием дома Музея, являющегося одним из основных зданий архитектурно-композиционного решения площади и лежащего на основной оси, противоположная сторона которого замыкается зданием ЦК КП(б)Б».

Судя по этому тексту, тогда еще предполагалось, что Дворец профсоюзов и Музей расположатся «лицом к лицу» на одной стороне площади. Участникам конкурса выдавался ее генеральный план с указанием места установки монумента. К тому времени возведение Дворца профсоюзов велось полным ходом, но и к открытию памятника Сталину он еще оставался в строительных лесах.

Немного раньше — 30 августа того же года — было принято постановление белорусского правительства № 1098 о проведении нового открытого конкурса на проектирование памятника-монумента на Круглой площади. На связанные с ним организационные мероприятия Управлению по делам архитектуры при Совете Министров БССР разрешалось израсходовать 35 тысяч рублей «из средств, предусмотренных Управлению по бюджету на 1950 год». Жюри и этого конкурса возглавил председатель Президиума Верховного Совета республики В. И. Козлов, но в его составе не было ни Н. С. Патоличева, ни А. Е. Клещева, что тоже прозрачно намекало на то, «кто на свете всех милее». В жюри были включены секретарь ЦК П. А. Абрасимов, первый заместитель председателя Совета Министров К. В. Киселев, председатель Минского горисполкома К. Н. Длугошевский. Архитекторов представляли М. П. Парусников и М. С. Осмоловский, скульпторов З. И. Азгур. Не обошлось здесь и без Л. Ф. Цанавы, притом в списке членов жюри он был назван первым после руководителя. Проекты требовалось представить уже к 1 ноября — всего через три месяца. Под постановлением стоит подпись заместителя председателя правительства А. Шаврова и управляющего делами И. Карпякова. По сути, одновременно проектировались и во многом параллельно осуществлялись два крупных в политическом смысле объекта. Притом и тот, и другой, как показал реальный ход событий, делался практически одними и теми же силами.

Тем же постановлением были утверждены условия и программа конкурса. В них говорилось, что «памятник предполагается запроектировать в геометрическом центре Круглой площади, радиус которой равен 67,5 м, — в центре сквера с радиусом 25,5 м». Далее следовало пояснение, что «Круглая площадь по своему местоположению занимает исключительно важное значение в организации заречной части гор. Минска. Площадь расположена в пойме реки Свислочь, ограничивается с одной стороны зеленью парка, с дугой — пятиэтажными жилыми домами. Памятник на Круглой площади будет просматриваться с более высокой центральной части города, а также на подъезде со стороны шоссе Москва—Минск». Основные положения конкурса устанавливали, что, во-первых, его участникам «предоставляется право любого сюжетного и композиционного решения памятника, должного запечатлеть героический образ воинов Советской Армии и партизан, ставших на защиту Родины в борьбе с фашизмом», во-вторых, «проекты памятника должны учитывать в своем архитектурном оформлении богатство белорусского национального искусства», в-третьих, что «материал памятника — железобетон, гранит, бронза, медь», в-четвертых, что «размеры памятника предлагаются автором с учетом высотных отметок жилых домов», в-пятых, что «ориентировочная стоимость памятника не должна превышать 1200 тыс. рублей», то есть примерно 300 тысяч долларов уже по пореформенному курсу.

Проекты следовало предлагать «под девизом с приложением запечатанного конверта под тем же девизом», в который нужно было положить бумагу с указанием фамилии, имени, отчества и адреса автора. При этом предстояло представить генеральный план с учетом озеленения, фасады, разрезы, фрагменты, дающие «полное представление об объемно-пространственной композиции памятника», а также пояснительную записку «с изложением основных принципов композиционного приема, избранного автором, и описанием материалов памятника с ориентировочным подсчетом стоимости сооружения». В том, что касалось материалов, условия допускали применение и тех, которые предложит автор. Проекты нужно было направить в управление по делам архитектуры при Совете Министров БССР — г. Минск, Дом правительства, комната № 163, — не позднее 18 часов 1 ноября 1950 года или сдать там под расписку. Иногородним авторам надо было выслать свои предложения «не позднее 24 часов 1 ноября 1950 г.», а затем отбить в управление телеграмму об отсылке с указанием девиза проекта, затем туда же послать в подтверждение почтовую квитанцию.

Для тех, кто допускался к конкурсу, устанавливались премии: одна первая в размере 10 000 рублей, две вторых по 5000 рублей и три третьих по 3000 рублей. Их проекты предполагалось выставлять «для публичного обозрения», девизные конверты можно было вскрывать «только после письменного согласия авторов». Результаты конкурса и фамилии авторов премированных проектов подлежали обнародованию, сами премированные проекты поступали «в собственность управления по делам архитектуры при Совете Министров БССР с правом использования этих проектов по своему усмотрению». При этом уточнялось, что «управление по делам архитектуры при Совете Министров БССР вправе публиковать, фотографировать и передавать премированные и приобретенные проекты, не спрашивая на это согласия автора». Остальные могли быть возвращены тем, кто их прислал.

Конкурс был всесоюзным. Начальник управления по делам архитектуры при Совете Министров БССР М. С. Осмоловский специальным письмом от 4 сентября 1950 года потребовал от правления Союза белорусских архитекторов «поставить в известность архитектурную общественность о проведении конкурса и оказать всемерное содействие для привлечения возможного большего количества участников конкурса». Через два дня состоялось его заседание, на котором, разумеется, было одобрено постановление правительства и подчеркнуто исключительно большое значение объявленного состязания. Правление решило «просить всех членов Союза советских архитекторов Белоруссии принять в нем активное участие», члену правления А. П. Брегману поручило «провести работу по распространению условий конкурса в двухдневный срок», а также «обеспечить всех членов Союза программой конкурса». И уже на 4 октября было намечено «заслушать информацию А. П. Брегмана о ходе работ по конкурсу». Все говорит о том, что время торопило. И вот 6 декабря 1950 года Совет жюри подвел итоги творческого соревнования. Председательствовал В. И. Козлов. Присутствовали, как сказано в протоколе, все члены жюри, а также глава экспертной комиссии М. И. Томах. В последнюю входили также Л. П. Мацкевич, ставший к тому времени главным архитектором Минска, а также Р. М. Гегарт, по проектам которого построены многие известные в Минске здания — ГУМ, Белорусская консерватория, телецентр на улице Коммунистической, жилые дома в Москве, Калининграде, Сочи и даже в Бирме — нынешней Мьянме.

Экспертная комиссия разделила проекты на три группы:

а) памятники, отражающие мемориальный характер и пафос победы;

б) памятники, которые по своему архитектурно-композиционному решению отражают только мемориальный характер;

в) к третьей группе отнесла памятники, «решенные декоративно оформительски».

Она констатировала также, что участники конкурса предлагают монументы «в виде обелисков, колонн, с применением скульптуры и советской эмблематики» и что «основная масса участников конкурса решает высотность памятников выше жилых домов, расположенных на площади», — от 25 до 50 метров. В одиннадцати проектах размеры колебались от 10 до 20 метров, в двенадцати — от 25 до 30, в двадцати одном — от 30 до 40, в десяти от 40 до 50 и в двух проектах — 50 метров и выше. Со своей стороны комиссия рекомендовала в качестве оптимальных пределы от 30 до 40 метров. К числу лучших она отнесла 18 проектов.

Жюри, в свою очередь, констатировало, что «на открытый Всесоюзный конкурс представлен 71 проект», что «в целях широкого ознакомления общественности и трудящихся г. Минска с конкурсными проектами с 11 ноября 1950 г. была организована выставка и проведено обсуждение проектов с участием архитекторов, художников, скульпторов, писателей, рабочих, инженеров и военнослужащих Белорусского военного округа». Затем, «обменявшись мнениями», оно изложило свое решение. Его пункты звучали то дипломатично, то жестко. В первом содержался вывод, что конкурс дал «богатый и разнообразный материал, могущий служить ценными предложениями для решения задачи сооружения памятника-монумента». Во втором Совет жюри перечислил те авторские разработки, которые, как сказано в его заключении, он «считает относительно лучшими». На первое место был поставлен проект под девизом «Беларусь». Далее следовало его краткое описание: «памятник представляет четырехгранный монумент-обелиск, плоскости пилона украшены белорусским национальным орнаментом и увенчаны гербом БССР, в нижней части пилона на каждой из его граней на высоком постаменте устанавливаются скульптурные группы. Высота памятника 48 метров. Материал для основного пилона белый мрамор с розовым оттенком, для пьедестала гранит и бронза». Пилон — это прямоугольная железобетонная колонна.

Вторым шел проект под девизом «Золотая Звезда», в котором сказано, что «монумент представляет трехгранный обелиск, установленный на развитом основании. У основания обелиска расположена скульптурная группа, на плоскости обелиска выше скульптурной группы — горельефная фигура бойца, держащего знамя «Победы». Все плоскости обелиска расчленены текстами и боевыми орденами. Высота памятника 34 метра. Материал — гранит, бронза, бетон».

О проекте под девизом «Минск» говорится, что «памятник представляет колонну с базой, поставленную на развитом пьедестале с четырьмя лестницами, ведущими к колонне. Колонна увенчана скульптурой воина, держащего в левой руке знамя, а в правой — венок. Высота памятника 35 метров. Материал — столбы из гранита и кирпича, облицованного листовой медью. Скульптура и барельеф — чеканной меди. Основание — из гранита».

Проектом под девизом «Пераможцам» предлагался «четырехгранный обелиск, установленный на прямоугольном пьедестале. Основание — ступенчатое. У основания обелиска на пьедестале поставлена скульптурная группа воина и партизана. Поверхность плоскости обелиска разъединена горизонтальными членениями, текстом и геральдикой. Верх завершается гербом БССР. Высота памятника 46,5 метра. Материал — кирпич, гранит, цветная штукатурка, бронза».

Авторам проекта под девизом «Родина» с красной полосой монумент виделся в качестве обелиска, который «представляет собой пилон, поставленный на ступенчатое основание и зеленый холм. По сторонам основания на пьедестале расположены 4 скульптуры воинов и партизан. Плоскости пилона расчленены барельефами и венками геральдики. Завершается монумент звездой, вкомпонованной в венок. Высота памятника 40 метров. Материал — гранит, бронза, белый камень, позолота».

Проектом под девизом «Страна Героям» предлагался «обелиск, поставленный на земляную насыпь, имеющую 4 лестницы. Высота насыпи 1,8 метра. Низ пилона обработан барельефом и лавровыми венками. Верх пилона венчается позолоченным гербом, вокруг пилона на насыпи на подставках положен 8-гранный лавровый венок, выполненный в бронзе. Высота памятника 28 метров. Материал — бетон, кирпич с облицовкой полированным серым гранитом, бронза».

Первую премию «из относительно лучших» Совет жюри присудил проекту под девизом «Беларусь». Две вторых получили проекты «Золотая Звезда» и «Минск», три третьих отданы проектам «Родина» с красной полосой», «Пераможцам» и «Страна героям». Кроме того, управлению по делам архитектуры при Совете Министров БССР было рекомендовано приобрести проекты под девизами «Красный круг», «Золотой треугольник», «41—45», «Мир — Миру», «Красная Звезда в венке», «Красный флаг со звездочкой». Но далее следовал основной и довольно жесткий вывод: «Совет жюри отмечает, что из числа премированных проектов ни один еще не отвечает поставленной задаче о создании величественного памятника воинам и партизанам в гор. Минске за исключением отдельных ценных предложений и наиболее выраженных в проекте под девизом «Беларусь»«. В качестве недостатка этого проекта названо «не совсем удачное решение завершения монумента гербом БССР, т. к. по своей форме герб не является объемно пространственным». Однако было подчеркнуто, что проект при дальнейшей разработке «может дать интересное решение, отвечающее поставленной задаче конкурса». Жюри попросило «ЦК КП(б)Б и Совет Министров Белорусской ССР провести закрытый конкурс на разработку окончательного проекта с использованием ценных предложений по итогам открытого конкурса для достижения поставленной цели по сооружению в столице — городе Минске памятника-монумента воинам и партизанам».

Через три дня — 9 декабря 1950 года — состоялось еще одно заседание «Совета жюри открытого Всесоюзного конкурса на проектирование памятника монумента», на котором было «произведено вскрытие девизных конвертов и установлены авторы премированных проектов». На него были приглашены многие творческие работники — «архитекторы, художники, скульпторы, писатели, техники, инженеры и служащие ряда организаций г. Минска». Первую премию получили «архитектор-художник Заборский Г. В. и архитектор-художник Король В. А. Адрес — г. Минск» — авторы проекта под девизом «Беларусь». Одна из легенд, относящихся к тому событию, утверждает, что когда вскрыли конверт, в котором находились данные о тех, кто скрывается под девизом, получившим первое место, кто-то выдохнул: «Опять Заборский!» Она тоже подтверждает, что к тому времени Георгий Владимирович уверенно выбивался в первые ряды белорусских зодчих, тесня даже тех, кто приехал в белорусскую столицу из Москвы, Ленинграда. Он уже сам начал ощущать определенное неравнодушие к своей персоне со стороны «коллег и старших товарищей». Другая легенда гласит, что они с Королем, направляя свой проект на рассмотрение жюри, даже попытались сделать так, чтобы у жюри возникло ощущение, будто авторы не белорусские. Некоторые детали макета обернули в газету «Известия», а саму посылку с макетом и чертежами отправляли в Минск из Москвы. Правда, кое-кто из чиновников, преподносивших материалы пред очи жюри, потом твердил, что он якобы догадывался, откуда ветер дует, так как на использованных в качестве обертки номерах «Известий» стоял домашний адрес Заборского, проставленный почтальонами. Но он не стал раскрывать это, так что решение принимали, зная только девиз, под которым проект был представлен на конкурс.

Вторую премию получили архитекторы Константиновский Г. Д., Свирский В. А., Бубнов М. П. и скульпторы Беленков В. В., Поммер Ю. П. из Москвы за проект под девизом «Золотая звезда». В наши дни В. А. Свирский известен тем, что проектировал для Москвы Новые Черемушки, Новый Арбат, здание СЭВ, в котором теперь размещается правительство российской столицы. А Г. Д. Константиновский создал для МГУ Дом аспиранта и стажера. Еще одну вторую премию вручили архитектору М. К. Бенуа из Ленинграда за проект под девизом «Минск». В городе на Неве стоят его дома на Дворцовой набережной, Обводном канале, Суворовском проспекте. Третья премия была отдана А. У. Хегаю из Минска, с которым Г. В. Заборский работал над генеральным планом восстановления Полоцка, за проект под девизом «Пераможцам». Минский адрес имели и авторы проекта под девизом «Родина» с красной полоской. Это были архитекторы И. Н. Руденко, Г. М. Бенедиктов. Впоследствии И. Н. Руденко создавал столичный парк Победы, схемы комплексного озеленения Минска, Витебска, Гомеля, Могилева, а Г. М. Бенедиктов — гостиницы «Юбилейная» и «Планета» в столице, «Интурист» в Бресте. И последняя третья премия была отдана ленинградскому архитектору П. А. Арефьеву за проект «Страна — героям». На его творческом счету, не считая жилых домов и гостиниц, числятся Балтийский, Египетский, Красноармейский, Красногвардейский, Английский, Аптекарский мосты в нынешнем Санкт-Петербурге. Список свидетельствует, что силы в том конкурсе участвовали весьма основательные. Но тем не менее, единогласно было признано, что главная цель не достигнута, потому к очередному этапу творческого состязания решено было усилить ряды конкурсантов за счет не менее авторитетных на ниве искусства личностей.

О результатах открытого конкурса Белорусское телеграфное агентство во все газеты направило сообщение под заголовком «Закончился конкурс на лучший проект памятника воинам Советской Армии и партизанам, погибшим в боях с гитлеровскими оккупантами». В нем говорилось, что в творческом состязании приняли участие архитекторы и скульпторы из Москвы, Ленинграда, Минска, Риги и других городов. Давались краткие сведения о проектах, признанных лучшими. Похоже, что результаты конкурса корреспондент, составлявший эту заметку, записывал на слух, потому что А. У. Хегай назван Хигаем, а П. А. Арефьев — Арешевым. Но он отметил, что «выставку проектов посетили тысячи минчан».

По итогам работы жюри было подготовлено и 2 января 1951 года подписано главой правительства А. Е. Клещевым постановление Совета Министров БССР «О конкурсе на составление проекта памятника-монумента в г. Минске воинам Советской Армии и партизанам, погибшим в боях за освобождение Советской Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков в 1941—1944 гг.». Тем же документом утвержден протокол Совета жюри открытого конкурса и дано поручение управлению по делам архитектуры: «провести закрытый конкурс на разработку окончательного проекта памятника-монумента… с использованием ценных предложений по итогам открытого конкурса». К постановлению прилагались программа и список участников конкурса. Для решения вопросов, связанных с сооружением памятника-монумента, утверждалась комиссия в том самом составе и опять же под председательством В. И. Козлова, но с добавлением в нее Л. П. Мацкевича, М. И. Томаха. В условиях и программе теперь уже закрытого конкурса повторялись его основные положения и задачи, уточнялось, что памятник «предполагается запроектировать в геометрическом центре Круглой площади», а затем давалась новая установка. Она гласила, что, во-первых, «проект должен быть решен высотной композицией (обелиск или колонна) или объемной (по усмотрению автора) с развитым основанием. Высота памятника в пределах до 40 метров». Во-вторых, «проект памятника должен учитывать в своем архитектурном оформлении богатство белорусского национального искусства». В-третьих, материалом для сооружения монумента предлагались железобетон, гранит, бронза, медь. В список участников нового состязания были внесены:

«1. Академик Жолтовский И. В. (Москва).

2. Архитекторы-художники Заборский Г. В., Король В. А. с привлечением скульпторов по их усмотрению (Минск).

3. Архитекторы Константиновский Г. Д., Свирский В. А., Бубнов М. П. и скульпторы Беленков Б. В., Поммер Ю. П. (Москва).

4. Архитекторы Руденко И. Н., Бенедиктов Г. М., Хегай А. У. и скульптор Бембель А. О. (Минск).

5. Архитектор Бенуа М. К. с привлечением скульптора по его усмотрению (Ленинград).

6. Архитекторы Захаров Г. А. и Чернышова З. С. С привлечением скульпторов по их усмотрению (Москва)».

В «Общих условиях» говорилось о том, что проекты должны предоставляться в жюри к 1 марта 1951 года. Адрес прежний — г. Минск, Дом правительства, комната 163. Было подчеркнуто, что участникам закрытого конкурса рекомендовалось пользоваться «ценными предложениями премированных проектов открытого конкурса».

До нашего времени в архитектурных кругах столицы порой можно услышать разговоры о том, что белорусское руководство итогами открытого конкурса на проект обелиска Победы было несколько разочаровано и в закрытой его стадии возлагало главные надежды как раз на новые силы. А новых в том списке было три имени. Одно из них значилось самым первым, два других — последними. Первым шел Иван Владиславович Жолтовский. Это был настолько славный наш земляк, уроженец Пинска, что даже представить его не в начале того перечисления не видится возможным. Он тоже учился в Императорской академии художеств, еще до революции состоялся как мастер неоренессанса и неоклассицизма, стал академиком архитектуры, строил дома в Москве на Патриарших прудах, Введенской площади, Пречистенском переулке, на Моховой — даже названные адреса говорят о значимости этого человека в сообществе зодчих. После революции И. В. Жолтовский разработал генеральный план Всероссийской сельскохозяйственной выставки — предшественницы знаменитой ВДНХ. Он был Заслуженным деятелем науки и культуры РСФСР, с 1944 года — Заслуженным деятелем искусств БССР, лауреатом Сталинской премии и считался старейшиной советской архитектуры. Знаменитый А. В. Щусев полагал, что во всей Европе «трудно найти мастера, который так тонко понял бы классику».

Последними в том списке значились Г. А. Захаров и З. С. Чернышова. Григорий Алексеевич, родившийся на одном из хуторов в Калужской области, благодаря своим талантам тоже вошел в плеяду учеников И. В. Жолтовского и Н. А. Троцкого, работал с Е. В. Вучетичем, стал лауреатом Сталинской премии за станцию московского метро «Курская». Белорусскому руководству и архитектурному сообществу был известен тем, что по его проекту на ВДНХ был возведен прекрасный павильон, на входе в который было написано «Белоруская Совецкая Соцыялістычная Рэспубліка». Теперь на нем значатся слова «Рэспубліка Беларусь». Павильон был увенчан скульптурой «Родина», изваянной А. О. Бембелем. А З. С. Чернышова являлась его женой, соавтором и дочерью С. Е. Чернышова — автора довоенного генерального плана Москвы.

С В. А. Королем работа над памятником сблизила Георгия Владимировича на всю оставшуюся жизнь, хотя наличествовали в той творческой близости и дружба, и соперничество, и ревность. Они были во многом похожи. И не только тем, что имели одну альма-матер на берегах Невы и учились в ней в одно время, только Георгий шел курсом раньше, потому покровительствовал земляку, а Владимир даже не считал зазорным помочь старшему товарищу нести учебники или ватманы с рисунками. Король тоже был весьма талантливым архитектором, о чем, в первую очередь, свидетельствует спроектированное им здание столичного Главпочтамта на самом старте проспекта Независимости, Центрального телеграфа на Центральной площади — теперь там «Белтелеком». Он имел прямое отношение ко всему тому, что построено в послевоенном Минске, особенно на главном проспекте и прилегающих к нему улицах. В то же время Заборский и Король были довольно разными людьми. В чем-то даже антиподами. Если Владимир Адамович проявил себя еще и весьма способным администратором, много лет руководившим и управлением по делам архитектуры при Совете Министров, затем Госстроем БССР, то Георгий Владимирович совсем не стремился к должностям в государственном аппарате. В этом смысле красноречивы оценки профессора архитектуры В. Н. Аладова и доцента архитектуры Н. И. Аладовой, которые хорошо знали обоих. Аладов: «Владимир Адамович — гениальный организатор. Он тоже был прекрасным архитектором, но больше ушел в административную работу. Если бы не он, не уверен, было бы у нас то, что есть сейчас…» Профессор имеет в виду великолепные здания, украшающие белорусскую столицу. Аладова: «И если бы был Король, не было бы того, что происходит сейчас…» Доцент ведет разговор уже о том, что представители школы, создавшей послевоенный Минск, не принимают в современной архитектуре.

Их отличало и то, что Король хорошо знал и учитывал в своих действиях теорию и практику аппаратных взаимоотношений, сам ее не чурался и способен был сыграть на слабых струнах большого начальства. Те, кто с ним работал, утверждают, что временами, когда что-то трудно шло в градостроительстве в каком-то белорусском регионе, он сам находил и формулировал выход, ехал к руководству того самого региона и поворачивал дело так, словно автором новой организационной идеи является именно областной начальник, от которого зависело ее осуществление. Но перед этим проводил соответствующую работу среди архитекторов, чтобы не возражали, не возмущались, не сказанули лишнего. Правда, у Короля, как утверждают многие архитекторы, тоже была одна черта, с которой им приходилось считаться: если он замечал, что кто-то из тех, кто работает с ним рядом, слишком поднял голову и создает тень для него, то… Нет, репрессий не следовало. Просто «носитель тени» мог быть вскоре выдвинут туда, где он переставал быть помехой, а тем более угрозой. С формальным повышением, но с глаз подальше. Тем не менее, Король, заявляют они же, никого не «задвигал» окончательно, чтобы использовать в нужное время и в нужном месте.

Заборский же, как правило, не считал нужным формулировать свое мнение в зависимости от мнения руководства. Потому, к примеру, когда на заседании архитектурного совета начальство предпринимало атаку на И. Г. Лангбарда, утверждая, что его оперный театр уродует город, Заборский без оглядки на чины упорно твердил, что именно благодаря Иосифу Григорьевичу в Минске возведены выдающиеся сооружения. Георгий Владимирович никогда не примазывался к чужим идеям и проектам на правах ведомого, чтобы «погреться» в лучах чужого таланта, даже если это обещало весьма высокие звания, премии и лауреатство, а тем более никому себя не предлагал в ситуациях, суливших «гонор и гонорар». Он был полностью сосредоточен на творчестве, у него во все времена хватало своих идей, которыми он довольно охотно делился. И не всегда то, что он делал, заносилось на его личный счет. На столичном проспекте Независимости стоит прекрасное здание, соединяющее улицы Ленина и Энгельса. На его стене укреплена табличка, что оно построено по проекту М. П. Парусникова. Но в папках Белорусского государственного архива научно-технической документации хранятся чертежи, на которых черным по белому значится, что у этого дома два автора — Заборский и Парусников. Более того, подписи Парусникова ни на одном из листов не значится. Возможно, многое объясняется тем, что московский академик был главным куратором строительства проспекта. Архитекторы старшего поколения до сих пор помнят и то, что после осуществления проекта, связанного с увековечением памяти и заслуг Якуба Коласа на площади, названной именем классика белорусской литературы, Заборскому довелось предпринимать специальные усилия, чтобы доказать и зафиксировать в соответствующих документах свою причастность к этому проекту.

Конечно же, и Заборский, и Король упорно карабкались к вершинам авторитета и славы. Правда, первый использовал для этого только возможности архитектуры, второй был активен и в иных сферах деятельности. Еще будучи студентом академии искусств, Король подал заявление в партию. Заборский же предпочел остаться вне партийных рядов и впоследствии даже не воспользовался рекомендацией друга, который был уже при высокой должности, что само по себе являлось немаловажным нюансом при вступлении в организацию, именовавшую себя передовым отрядом общества и государства. Окружавшие их коллеги единогласны в том, что оба они в полной мере заслужили высокое звание Народный архитектор СССР, чем был фактически подчеркнут их незаурядный талант, творческий потенциал, заслуги перед государством и обществом. Эти творцы были во многом величинами, иногда взаимодополняющими, иногда взаимоотдаляющимися. Да и сами они, скорее всего, ощущали, в чем их не только схожесть, но и разность, тем не менее, всю жизнь поддерживали приятельские отношения, ходили друг к другу на юбилеи, хотя один был в ранге министра, а другого, случалось, судьба низводила чуть ли не до рядового чертежника. Явные искры между ними никогда не проскакивали, потому что один старался ничего не просить даже в трудных для себя обстоятельствах, другой, как правило, не отказывал в просьбе, но при этом, как утверждают, мог добавить нечто, указывающее просителю на то место, дальше которого он не должен рыпаться. Иногда — прямым текстом. Даже Заборскому.

О том, что их отношения носили особый характер и по-особому воспринимались Заборским, говорит и следующий факт из жизни Георгия Владимировича. Как и многие фронтовики, он предпочитал не ходить на похороны. Даже если провожали в мир иной родственников. Объяснял такое нежелание очень просто: «Хочу запомнить этого человека молодым». Однако, когда в 1980 году ушел из жизни В. А. Король, он пробыл рядом с усопшим коллегой всю церемонию прощания и похорон. Его бросало то в жар, то в холод, вспоминала жена, постоянно дававшая ему то валидол, то нитроглицерин, однако он нашел в себе силы проводить товарища до самой могилы. А дома весь вечер проговорил о том, как дружно они работали над совместными проектами.

Их отличала от других и сближала меж собой редкая способность сосредоточиться на задаче, которую предстояло решить, умение делать свое дело в любых условиях. Как вспоминает профессор В. Н. Аладов, в первые послевоенные годы, когда весь институт Белгоспроект умещался в нескольких кабинетах, архитекторам нередко приходилось работать в квартирах своих начальников. Впрочем, тогда из зодчих чаще всего квартиры имели только их начальники. Аладов, в то время еще школьник, дружил с сыном Воинова Анатолием, часто бывал у него дома. И не раз имел возможность видеть, как в одной из комнат, которая была превращена в рабочий кабинет хозяина, склонившись над столом с соответствующими инструментами в руках, Заборский выполняет очередной чертеж, абсолютно не обращая внимания на шум и гам, затеваемый время от времени подростками. Тогда «Георгий Владимирович чертил проект Минского аэропорта. Представьте себе человека, который впился в доску, ничего не видит и не слышит. Мы забегаем, а он и голову не поднимает. Я даже не помню, чтобы он поднимался и выходил по какой-либо потребности». Такое же умение отрешиться, сосредоточиться было характерно и для Короля. Знавшие его люди вспоминают, как однажды во время работы уже на квартире Владимира Адамовича они с Заборским так увлеклись делом, что малолетняя дочка Короля, не дозвавшись папы, по малой нужде села не на горшок, а на не остывшую еще электроплитку, после чего девочку пришлось везти к врачам.

Теснее всего они сотрудничали как раз во время работы над монументом Победы. И нашли решение, благодаря которому на вершину будущего обелиска был вознесен орден «Победа». Их проект снова стал лучшим уже на закрытом конкурсе. Точка в творческих спорах была поставлена 10 мая 1951 года, о чем тоже свидетельствует «Протокол заседания Совета жюри закрытого конкурса на проектирование памятника-монумента в гор. Минске воинам Советской Армии и партизанам, погибшим в боях за освобождение Советской Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков в 1941—1944 гг.», который тоже хранится в БГАНТД. В нем констатируется, что «на закрытый конкурс поступили работы от следующих авторов:

1. Архитекторов-художников Заборского Г. В. и Короля В. А.

2. Архитектора-художника Бенуа М. К.

3. Архитекторов: Констатиновского Г. Д., Свирского В. А., Бубнова М. П. и скульпторов: Беленкова В. В., Поммера Ю. П.

4. Архитекторов-художников Руденко И. Н., Бенедиктова Г. М. и архитектора Хегай А. У.

Проекты приняты комиссией Управления по делам архитектуры при Совете Министров БССР согласно акту от 16 апреля 1951 г. в соответствии с условиями и программой конкурса».

В протоколе содержится и разъяснение, касающееся отсутствия фамилий московских участников в этом перечислении, которое гласит, что «академик Жолтовский И. В. и архитекторы Захаров Г. А. и Чернышев З. С. (так в тексте. — Я. А.) проектов не представили». Причины, из-за которых у представителей большой столицы дела повернулись именно таким образом, не указаны. Академику И. В. Жолтовскому, возможно, помешал возраст, ему уже шел восемьдесят четвертый год. Бросается в глаза и то, что в этом протоколе З. С. Чернышева стала мужчиной. По правде говоря, многие архивные документы тех пор свидетельствуют, что их составители не всегда отличались особым тщанием. В постановлениях ЦК, Совета Министров, Президиума Верховного Совета, Минского горисполкома, которым тогда руководил К. Н. Длугошевский, глава города мог быть назван и Длугашевским, и Длугошовским. Известного скульптора А. О. Бембеля, случалось, величали Бомбелем. Одни фамилии приводились вместе с почетными и научными званиями, другие даже без инициалов. А далее в протоколе говорится, что «рассмотрев конкурсные проекты и обменявшись мнениями», Совет жюри постановил «считать, что из числа представленных проектов относительно лучшим проектом, который может быть положен в основу для сооружения памятника-монумента в гор. Минске воинам Советской Армии и партизанам, погибшим в боях за освобождение Советской Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков в 1941—1944 г., является проект архитекторов-художников Заборского Г. В. и Короля В. А.». При этом в скобках указывалось, что речь идет о втором варианте проекта, который был подготовлен специально для закрытого этапа конкурса. Протокол был скреплен подписями В. И. Козлова и еще десяти членов жюри и затем направлен «на утверждение Совета Министров Белорусской ССР». Нельзя не заметить, что и на сей раз главный вывод был сформулирован довольно осторожно, по крайней мере, отнюдь не категорично. Словно оставлялась возможность для внесения в проект некоторых изменений, что впоследствии и происходило.

Окончательное решение приняли больше чем через год. В Москве. Только 10 июля 1952 года Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР направил в Совет Министров БССР письмо, в котором содержалось и одобрение проекта, и конкретные замечания, касающиеся его осуществления. В союзной столице сочли, во-первых, что «высоту обелиска следует снизить до 30—38 метров», во-вторых, «постамент обелиска выполнить из полированного гранита, а сам обелиск — из гранита под мелкую бучарду». Бучарда — это двусторонний металлический молоток с пирамидальными зубцами, который «применяется каменотесами и скульпторами при обработке каменной породы для придания поверхности камня живописной шероховатости», как поясняется в специальной литературе. В-третьих, был дан совет «доработать в проекте элемент перехода к ордену «Победа» с применением позолоты». В-четвертых, рекомендовалось «герб Белорусской ССР разместить в нижней части обелиска, выполнив его из гранита», а рельеф знамен, на фоне которых изображен герб, «сделать более плоским, чем рельеф самого герба». Последний совет состоял в том, что на стволе обелиска белорусский национальный орнамент следует сделать более насыщенным у основания, чем в верхней части.

А 28 июля 1952 года правительством БССР было подписано Заключение № 142 по техническому проекту и сводной смете на строительство памятника монумента. В нем говорится, что высота монумента составит 38 метров — то есть, был принят к исполнению верхний предел московских рекомендаций. Сметная стоимость его строительства определялась в 2198,21 тысячи рублей. Тем, кто знакомится с документом в наше время, он напоминает о некоторых дополнительных деталях, которых на возведенном памятнике нет. Например, «надписях, чередующихся с поясами белорусского национального орнамента и государственным флагом БССР». В верхней части обелиска с четырех его сторон предполагалось разместить «четыре знаменательные даты белорусского народа», а в нижней — «государственный герб БССР и три медали Великой Отечественной войны». Теперь непросто сказать, о каких медалях шла речь. С довольно большой долей вероятности можно предположить, что одной из них должна была стать медаль «Партизану Отечественной войны». Вполне вероятно, что двумя другими могли быть столь почитаемые у фронтовиков медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Не удалось обнаружить в архивах и указаний на то, какие знаменательные даты могли появиться на обелиске. С определенной уверенностью можно говорить лишь о том, что это должны быть даты, относящиеся к советской истории. Возможно, 1 января 1919 года — день провозглашения БССР или ССРБ, как она поначалу называлась, а также 17 сентября 1939 года, когда осуществилось воссоединение до того разделенного белорусского народа. А две другие? День освобождения Минска — 3 июля 1944 года? День Победы — 9 мая 1945 года? Об этом остается только гадать, потому что от знаменательных дат и медалей потом отказались. Не исключено, что к тому подвели споры, в ходе которых убедились, что трудно достичь единого мнения, а также поджимающие сроки. Но не вызвали никаких дискуссий барельефы «Триумф победы», «Партизанская война», «Клятва Советских воинов перед боем под гвардейским знаменем», «Труд в тылу в период Великой Отечественной войны», установленные «с четырех сторон нижнего прямоугольного основания под обелиском», а также четыре бронзовых венка «на четырех нижних объемах». Однако пьедесталы под венками, названные «нижними объемами», не стали украшать «бронзовыми гирляндами и щитами с оружием», что изначально тоже предполагалось.

Далее указывалось, что фундамент должен быть выполнен из железобетона или бутобетона — цементного раствора вперемешку с крупными камнями. В итоге был избран вариант с железобетоном, однако высота постамента уменьшалась с 1,4 до 0,5 метра. Упоминалось в Заключении и о необходимости предусмотреть грозозащиту сооружения, в то же время решено было «гидроизоляцию под высотной частью и под площадками вокруг не устраивать». Постановлением № 1088 от 9 августа 1952 года за подписью главы белорусского правительства А. Е. Клещева Совет Министров БССР утвердил уже и технический проект, и сводную смету на сооружение памятника. Строительные работы были возложены на Главное управление по восстановлению гор. Минска при Совете Министров БССР, а скульптурные — на Центральные художественно-оформительские мастерские Белорусского отделения Художественного фонда СССР. В четвертом пункте этого постановления формулировалась просьба к Совету Министров СССР выделить 8 тонн бронзы для сооружения монумента. Авторский контроль должен был осуществлять Белгоспроект. К тому времени девятиметровый Сталин на восьмиметровом постаменте, заложив руку за обшлаг шинели, уже стоял на Центральной площади. Заканчивались последние приготовления к открытию монумента вождю, готовилось и постановление о переименовании проспекта.

Чем была вызвана задержка? Ведь стартовые решения о возведении памятника на Круглой площади принимались раньше, чем те, что касались фигуры вождя на Центральной. Скорее всего, тем, что главное внимание все-таки было сконцентрировано на возведении как раз памятника Сталину. Кроме того, определенная сложность заключалась и в том, что все усилия по проектированию обоих монументов постепенно сосредоточились в одних и тех же руках и головах, притом все они были белорусскими. Необходимые изменения зафиксированы в соответствующих постановлениях бюро ЦК КП(б)Б. На заседании, состоявшемся 17 мая 1951 года, на котором рассматривался вопрос «О сооружении в Минске монументальной скульптуры товарища Сталина И. В.», еще было сказано, что «в дополнение к постановлению ЦК КП(Б) Белоруссии от 1 сентября 1950 года № Б-108/5» изготовление монумента «согласно утвержденному эскизу» поручается «лауреатам Сталинских премий Вучетичу Е. В.и Азгуру З. И. с участием архитектора Великанова А. П.». А. П. Великанов тоже был из Москвы и входил в число соавторов так и не построенного Дворца Советов. Им предлагалось «представить к 1 июля 1951 года модель монумента на окончательное утверждение в ЦК КП(б) Белоруссии». Выполнением всех работ по сооружению памятника предстояло заняться Главминскстрою при Совете Министров БССР. Более того, предполагалось «работы по сооружению монумента закончить к 20 декабря с. г.». Однако 31 июля 1951 года состоялось еще одно заседание бюро с той же самой повесткой дня. И на сей раз постановили «во изменение постановления ЦК КП(б) Белоруссии от 17 мая 1951 года… поручить изготовление монументальной скульптуры товарища Сталина И. В. группе скульпторов в составе т.т. Азгура З. И., Бембеля А. А. (надо А. О. — Я. А.), Глебова А. К. и Селиханова С. И.». Утверждают, что Е. В. Вучетич сам проявлял недовольство своим эскизом и потому «снялся с дистанции» по собственной инициативе. Фамилия Н. И. Томского уже не упоминалась. К 6 августа «указанной группе скульпторов» поручалось представить «модель монументальной скульптуры на окончательное утверждение ЦК КП(б)Б», а к «10 октября с. г. выполнить скульптуру по утвержденной модели в натуральном масштабе для последующего изготовления ее в бронзе». Директор Минского автозавода Майборода обязан был «обеспечить все подготовительные работы, связанные с изготовлением скульптуры в глине». Управлению по делам архитектуры при Совете Министров БССР, которым к тому времени руководил уже В. А. Король, предстояло «в срок до 15 августа с. г. разработать проект с рабочими чертежами и шаблонами пьедестала монументальной скульптуры», а также «изготовить в месячный срок архитектурно-планировочный макет центральной площади в г. Минске».

После этого постановления Г. В. Заборский просто обязан был появиться в числе авторов монумента, посвященного вождю, ибо Король точно знал, что быстрее и лучше его однокашника Жоржа в столь ограниченные сроки никто проект пьедестала не сделает. Он и сам активно подключился к этому, поскольку того требовали и собственные творческие порывы, и должностная ответственность. И они, конечно же, справились с поставленной задачей, хотя на это все-таки потребовалось больше времени, на что указывает акт, составленный 6 декабря 1951 года: «Мы, нижеподписавшиеся, с одной стороны представитель центрально-художественно-оформительских мастерских Белорусского отделения Художественного Фонда СССР в лице тов. Чавкина Е. П., с другой стороны представитель Управления по делам архитектуры при Совете Министров БССР в лице тов. Синицина А. И., произвели сдачу и приемку проекта постамента и макета монументальной скульптуры товарища СТАЛИНА И. В., выполненную авторами арх.-худ. КОРОЛЬ В. А. и ЗАБОРСКИМ Г. В. в соответствии с договором от 1 августа 1951 года. Сдал Чавкин. Принял Синицин».

В итоге в авторский коллектив монумента Сталину вошли З. И. Азгур в качестве его руководителя, а также А. О. Бембель, А. К. Глебов, С. И. Селиханов как соавторы самого известного в то время скульптора, плюс архитекторы Г. В. Заборский и В. А. Король. И оказалось, что оба монумента создавались одними и теми же творцами, хотя произошла своеобразная перемена мест. Те, кто для памятника Победы выполнял его верхнюю часть — обелиск, для монумента вождю создавали пьедестал. И наоборот. А точка была поставлена 16 октября 1951 года, когда под председательством В. И. Козлова состоялось заседание «Комиссии по решению вопросов, связанных с сооружением монументальной скульптуры товарища СТАЛИНА на Центральной площади в городе Минске». О том, где именно будет воздвигнут монумент, говорилось уже в самой формулировке повестки дня — на Центральной площади. Единственным вопросом, обсуждавшимся на нем, стало «рассмотрение 9-метровой статуи монумента товарища СТАЛИНА, выполненной коллективом скульпторов Белорусской ССР в составе: Народного художника БССР Азгура З. И. (руководителя), Заслуженных деятелей искусств БССР Бембеля А. О., Глебова А. К. и скульптора Селиханова С. И., а также проекта постамента высотою 8 метров, выполненного арихитекторами-художниками Король В. и Заборский Г. В. (так в тексте. — Я. А.) с учетом конкурсного варианта, представленного архитектором Великановым А. П.». Было решено «утвердить 9-метровую статую монумента товарища СТАЛИНА для дальнейшей отливки в бронзе», а «представленный проект постамента высотою 8 метров одобрить». Под этими словами стоят подписи председателя президиума Верховного Совета БССР В. И. Козлова, первого секретаря ЦК КПБ Н. С. Патоличева и всех отраслевых секретарей ЦК, председателя Совета Министров БССР А. Е. Клещева и его заместителей, министра госбезопасности Л. Ф. Цанавы, командующего Белорусским военным округом маршала С. К. Тимошенко, первого секретаря Минского горкома партии К. Т. Мазурова, председателя горисполкома К. Н. Длугошевского, руководителя Белорусского республиканского совета профсоюзов И. А. Бельсккого. От литературного цеха подписались Якуб Колас и Петрусь Бровка, от актерского — актриса Л. П. Александровская, от работников города и села — Н. П. Антонюк, К. П. Орловский, А. А. Шаплыко… В общей сложности 27 фамилий представителей всех сфер жизни и деятельности. Конечно же, в то время каждый рассматривал право на эту подпись как высокую честь, но, по сути, это одновременно был документ, говорящий и о коллективной ответственности тех, кто такой чести был удостоен.

Теперь в истории создания памятника Сталину в Минске тоже появляются легенды, которые скорее похожи на басни. Одна из них содержится в опубликованных воспоминаниях бывшего председателя Минского горисполкома В. И. Шарапова и гласит, что чуть ли не все производственные процессы, связанные с изготовлением скульптуры и монумента в целом, тоже выполнялись в Минске и исключительно минскими силами: «…понимая, что хрупкую фигуру столь большого размера невозможно будет перевезти, Сталина «лепили» прямо в литейке автозавода». Другая рассказывает, что «за несколько дней до установки кто-то заметил, что на обуви вождя нет положенного ранта». Разумеется, «поднялся страшный переполох», а когда начальство пришло в себя, «несколько автозаводских бригад, сменяя друг друга, работая в три смены, вырубали его вручную». Надо же, несколько бригад, в три смены приводили в порядок два ботинка. Но дело не только и даже не столько в этом. Подобного упущения просто не могло случиться, так как все понимали, о чем и о ком идет речь, потому работы производились под особым контролем и с особым тщанием. Ведь каждый, кто к ним был причастен, четко знал, что любое отступление от проекта, а уж тем более любая неаккуратность грозят, как минимум, «путешествием в места весьма отдаленные». А такой «экскурсии», разумеется, никто себе не желал и даже вздрагивал от одной мысли, что она может «засветить».

Опровергаются подобные истории и документами того времени. А они говорят, что отнюдь не все делалось в Минске и минскими коллективами. В частности, отливалась статуя вождя на заводе монументальной скульптуры в Ленинграде, о чем свидетельствует, к примеру, телеграмма, посланная из Минска 14 декабря 1951 года: «Ленинград, Расстанный проезд, 7а, БЕРИЛОВУ СКУЛЬПТУРА ТОВАРИЩА СТАЛИНА ОТГРУЖЕНА ДВЕНАДЦАТОГО ДЕКАБРЯ ДВУХ ПУЛЬМАНОВСКИХ ПОЛУВАГОНАХ НОМЕР 1630671 зпт 1629280 тчк ПОЛУЧЕНИЕ ПОДТВЕРДИТЕ НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ АРХИТЕКТУРЫ БЕЛОРУССИИ КОРОЛЬ». Речь шла о гипсовом варианте статуи. Для ее упаковки потребовалось три тонны «отходов типографской бумаги», которые по письму того же В. А. Короля выделил управляющий «Бумтрестом» И. К. Алферов. И еще в архивах хранится акт, составленный уже в Ленинграде 20 июня 1952 года. В нем зафиксировано: «Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что заводом «Монументскульптура» по договору с Минскими Центрально-Художественно-Оформительскими мастерскими Белорусского отделения Художественного фонда СССР изготовлен в бронзе 9-метровый монумент товарища И. В. Сталина по модели и под руководством Народного художника БССР Лауреата Сталинских премий — Скульптора АЗГУР З. И. и скульпторов Заслуженных Деятелей Искусств БССР ГЛЕБОВА А. К., БЕМБЕЛЯ А. О., и скульптора СЕЛИХАНОВА С. И.

Бронзовая скульптура соответствует авторской модели и принята с оценкой «ОТЛИЧНО»

Начальник Управления по делам архитектуры при Совете Министров БССР (Король В. А.)

Народный художник БССР Лауреат Сталинских Премий — Скульптор (Азгур З. И.)

И. О. Главного Инженера завода «Монументскульптура» (Зябкин Б. Ф.)

Старший Мастер Художественно-Технического контроля (Ястребов)».

Есть и документ, ставящий последнюю точку в суждениях о том, качественно или нет все было сделано. Это акт, составленный 15 сентября 1952 года в Минске перед самым открытием монумента. Вот тот текст, который приводится с сохранением употребленной при его написании орфографии: «Мы, нижеподписавшиеся, комиссия в составе: Начальника Управления по делам архитектуры при Совете Министров БССР Короля В. А., Народного художника БССР скульптора Азгура З. И., зам. председателя Минского городского Совета депутатов трудящихся Пущина К. Ф., Начальника Главного Управления по восстановлению города Минска Жижеля И. М., Главного архитектора города Минска Мацкевича Л. П., Представителя Ленинградского завода «Монументскульптура» Ястребова И. А., Инженера-производителя работ реставрационных Научно-производственных мастерских Внукова А. Г., составили настоящий акт о нижеследующем:

1. Государственным заводом художественного бронзового литья «Монументскульптура» Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР по заказу Управления по делам архитектуры при Совете Министров БССР, изготовлен в бронзе и установлен на месте — на Центральной площади в городе Минске 9-метровый монумент товарища И. В. Сталина по модели скульптора Азгура З. И., выполненная скульпторами Азгуром З. И., Глебовым А. К., Бомбелем А. А. (так в тексте. —Я. А.), Селихановым С. И. Комиссия находит, что монумент спроектирован, тонирован и установлен на пьедестал в соответствии с авторским проектом и принят с оценкой о т л и ч н о.

2. Республиканскими Научно-реставрационными мастерскими Управления по делам архитектуры при Совете Министров УССР по заказу Управления по делам архитектуры при Совете Министров Белорусской ССР смонтирован по проекту архитекторов-художников Король В. А. и Заборского Г. В. пьедестал для установки бронзового монумента товарища И. В. Сталина на Центральной площади в городе Минске. Пьедестал изготовлен из розового полированного гранита Житомирского месторождения.

Площадка — из кованного розового гранита, на цоколе по периметру высечен в полированном камне белорусский народный орнамент высотой 0.66 метра.

Комиссия находит, что пьедестал выполнен в соответствии с авторским проектом и оценкой на отлично».

Далее следуют подписи.

Кстати, один из подписавших документ — начальник Главного управления по восстановлению Минска Иван Матвеевич Жижель — это тот самый Иван Жижель, который во время учебы Георгия Заборского в железнодорожной девятилетке был его первым вожатым в отряде спартаковцев — предшественников советской пионерии. Вскоре после открытия монумента, о котором идет речь, он стал министром промышленного строительства БССР и приложил, что называется, руку к многим хорошим делам. В феврале 1964 года «за самоотверженный труд и выдающиеся производственные успехи, достигнутые при строительстве Гродненского азотно-тукового завода, Первого Солигорского калийного комбината, Полоцкого нефтеперерабатывающего завода» был удостоен звания Героя Социалистического Труда. А что касается белорусского народного орнамента на постаменте сталинского монумента, то он появился не сразу. Поначалу, о чем тоже свидетельствуют архивные материалы, орнамент предполагался другой — чередование изображений серпа с молотом и дубовых листьев. Вполне возможно, Заборский и Король изменили свой подход под воздействием повторяющихся тогда напоминаний о том, что искусство должно быть социалистическим по содержанию и национальным по форме. Притом те напоминания часто звучали и из уст московских, ленинградских архитекторов, не только белорусских. Не исключено, что это была идея Георгия Владимировича. Как утверждают хорошо знавшие его люди, а также документы тех лет, он был упорным приверженцем национальных красок в градостроительстве, постоянно повторял, что «архитектура должна говорить национальным языком», а там, где нельзя применить национальные формы, нужно стараться использовать орнаменты, другие элементы, чтобы присутствовал дух живущего на данной земле народа.

Теперь, в XXI веке, тем более после известного «разоблачения культа личности», само напоминание о наличии белорусского орнамента на монументе этого политика способно вызвать разные трактовки. Одни могут заявить, что считают такое издевательством над белорусскостью, так как во время сталинщины десятки тысяч граждан республики поплатились кто годами лишения свободы, а кто и жизнью. Другие не преминули бы напомнить, что у многих белорусских граждан-руководителей у самих было рыльце в пушку, ибо не Сталин же водил рукой уроженца Минщины первого секретаря ЦК КП(б)Б Василия Фомича Шаранговича, который на пике репрессий в 1937 году требовал от Москвы «расстрельных лимитов» сразу на десяток с гаком тысяч человек. Как пишет историк профессор Э. Г. Иоффе, он так рьяно боролся против «врагов народа», что не пощадил даже своих ближайших соратников — председателя ЦИКа А. Г. Червякова и главу правительства Н. М. Голодеда, которого в республике звали Голодедушкой, что звучало довольно уважительно. Потом Шарангович и сам попал в ту мясорубку. По иронии судьбы имена всех трех названных партийных и государственных деятелей — обвинителя и обвиненных — теперь носят минские улицы. Третьи же напомнят, что Сталин являлся активным сторонником создания национальных государств, а к провозглашению белорусской республики был готов сразу же после Октябрьской революции — еще в декабре 1917 года, потому, мол, даже самые ярые националисты на самом деле должны произносить слова благодарности в его адрес. И в таком споре, с одной стороны, каждый найдет подтверждающие аргументы, ибо они есть, с другой — его участники никогда между собой не договорятся. Потому пусть каждый решает сам для себя. А тогда и Заборский с Королем, и Азгур с Бембелем, и Вучетич с Томским жили и творили в конкретной политической ситуации, с которой не могли не считаться. Они прекрасно осознавали правоту древнего афинянина Перикла, изрекшего однажды, что если ты не занимаешься политикой, то это не значит, что она не занимается тобой. Было так, как было. О том же, что сам Георгий Владимирович думал о Сталине, бумаги, сохранившиеся в архивах, умалчивают. Вслух он об этом не распространялся даже после развенчания культа личности.

Есть много свидетельств, что возведение на Круглой площади монумента, посвященного Победе, во многом зависело от того, как идут дела на Центральной. В некотором смысле получалось, что генералиссимус вольно или невольно сдерживал возведение памятника, посвященного тем, кем он командовал во время сражений. Это касалось и сроков, и изыскания средств, материалов. Монументу вождю, конечно же, уделялось больше внимания, что, впрочем, и не должно вызывать удивления, если не забывать, что дело шло о выражении почтения главному человеку в государстве. Кроме того, достаточно всмотреться в список тех, кто входил в специальные комиссии, которые создавались для контроля при осуществлении проектов, чтобы прийти к убеждению, что какие-либо проблемы должны были исключаться изначально. Особенно на объекте № 1. Тем не менее, всякое случалось и со стройкой на Центральной. Инициаторы и организаторы возведения монумента на главной минской площади тоже были как бы зажаты между стенкой и скамейкой, так как ситуация характеризовалась весьма важными особенностями. С одной стороны, никак нельзя было поступиться качеством, предпочтительнее было расшибиться в лепешку, с другой — материалов не всегда хватало даже для монумента столь большому человеку. Потому приходилось искать варианты.

В этом смысле интересен «Протокол совещания по вопросу строительства постамента под монумент тов. Сталину И. В.», которое состоялось 13 сентября 1951 года. В нем, как отмечено в документе, приняли участие «начальник Главминскстроя И. М. Жижель, главный инженер Главминскстроя Гольдин, начальник Архитектурного управления при Совете Министров БССР т. Король В. А., управляющий трестом № 3 Главминскстроя т. Толмачев, руководитель мастерской Белгоспроекта Заборский Г. В., главный конструктор мастерской Белгоспроекта Шалимо А. Н.». Рассматривался предложенный Главминскстроем вопрос о «замене железобетонных фундаментных конструкций постамента под монумент на массивные сплошные из бутобетона в связи с отсутствием арматурного железа, сложностью работ и поздним периодом строительства». И тогда постановили: «Считаясь 1) с острой дефицитностью и отсутствием арматурного железа, 2) сравнительной сложностью в производстве работ при выполнении железобетонных конструкций и узкостью фронта для железобетона и удлинительностью срока для выдерживания железобетона в опалубке, 3) краткостью оставшегося периода с положительными температурами времени и сравнительной легкостью выполнения монолита в бутобетоне, считаем целесообразным и необходимым заменить железобетонные конструкции фундаментов на массивные из бутобетона». Витиевато писали люди в государственном аппарате, но смысл сказанного абсолютно ясен: не получалось найти нужный металл даже на памятник вождю. Не просить же у самого вождя. Потому искали иной выход. И нашли, констатировав, что «такая замена дает сокращение расхода арматуры в 2,5 раза (до 8.0 тонн), но одновременно увеличивает расход цемента до 70 тонн», а также «стоимость устройства фундаментов примерно на 50 000 рублей». Однако цемент был свой, он производился в республике, и белорусский Совнарком мог без особых усилий решить вопрос с выделением дополнительных объемов.

С принятием решений, касающихся работ по возведению памятника на Круглой площади, было несколько проще. Еще в упоминавшихся уже рекомендациях, поступивших из Комитета по делам архитектуры при Совете Министров СССР, было сказано, что при строительстве нужно, во-первых, «для разработки принять 2-й вариант фундаментов», который требовал меньших затрат сил и средств. Кто знает, не это ли стало одной из причин, приведших к реконструкции в 1988 году, когда обелиск пришлось спасать от воздействия вибрации, вызываемой поездами метро. Во-вторых, решено было «гидроизоляцию под высотной частью и под площадками вокруг не устраивать». Та же цель — уменьшение расходов — преследовалась и уменьшением высоты «фундамента площадок вокруг высотной части памятника» с высоты, равной почти полутора метрам, которая была признана необоснованной, до полуметра, хотя сам обелиск устанавливался в низине.

Еще одна сложность заключалась в том, что денег тоже было мало. Это может показаться странным, однако их не всегда хватало и на монумент Сталину. Так, 3 декабря 1951 года В. А. Король уведомил главу правительства А. Е. Клещева, что Ленинградский завод монументальной скульптуры и киевский трест «Союзгранит» отказываются выполнять работы без предоплаты. Клещев, в свою очередь, направил письмо в правительство СССР и попросил разрешить использовать 445 тысяч рублей «за счет уменьшения капиталовложений на благоустройство гор. Минска». Были и сугубо технологические сложности. Даже при сооружении такого памятника приходилось исходить из возможностей предприятий. Потому по просьбе «Союзгранита» 14 июня 1952 года главный инженер Белгоспроекта А. Синицын, руководитель архитектурной мастерской Г. Заборский и главный конструктор мастерской А. Шалимо вынуждены были дать согласие на изменение толщины части гранитных плит с 20 до 10 сантиметров.

Случалось и так, что деньги, выделенные для монумента на Круглой площади, иногда уходили на Центральную. В январе 1953 года В. А. Король, непосредственно занимавшийся этой стройкой, в письме на имя заместителя председателя республиканского правительства П. А. Абрасимова сообщал, что «в 1952 году было ассигновано капиталовложений на сооружение памятника 1500 тыс. руб., из которых 930 тыс. руб... были переключены на сооружение монумента товарища Сталина и на строительство других объектов». Для завершения работ «необходим лимит капиталовложений в сумме 1986 тыс. руб.», но планом на текущий год было предусмотрено только 600 тысяч рублей. Не хватало «для окончания памятника в 1953 г. — 1386 тыс. руб.». Между тем, уже были заключены договоры с субподрядчиками «на изготовление гранитной продукции, скульптурных работ, бронзового литья и ордена «Победа» в городах Ленинграде, Днепропетровске и Киеве». При отсутствии денег, предупреждал Король, они могут быть расторгнуты, что повлечет за собой «срыв сооружения памятника в 1953 году». Через месяц он направил повторное письмо тому же адресату, за ним — третье. Затем пришлось готовить письмо о том, что при расчетах, проведенных в 1952 году, были сделаны упущения, посему формулировалась просьба увеличить общую «смету расходов на сооружение монумента с 2198 тыс. руб. до 2499,8 тыс. руб.». Судя по тому, что на нем стоит пометка карандашом «Не отправлено», надежды на получение названных сумм в момент написания письма уже не было. Ввод памятника пришлось отложить на следующий год.

Тем не менее, еще одна из особенностей ситуации состояла в том, что даже в условиях нехватки средств нельзя было «гнаться за дешевизной», поскольку такая погоня бросила бы тень на значимость объекта, посвященного самому вождю. Это распространялось и на оплату работ скульпторов и архитекторов. Суммы гонорара подчеркивали важность заказа весьма красноречиво, поскольку они в «сталинском проекте» были в несколько раз выше обычного. А если так, то, занимаясь монументом в честь главного человека в государстве, можно было прилично заработать, что тоже было существенным обстоятельством, которое никому не приходило в голову игнорировать. О суммах красноречиво свидетельствуют выписки из договора от 14 августа 1951 года, заключенного «между Управлением по делам архитектуры при Совете Министров БССР в лице заместителя начальника по делам архитектуры при СМ БССР Муравьева А. А. и коллективом скульпторов и архитекторов в составе руководителя работ Азгура Заира Исааковича, соавторов — членов коллектива — т.т. Бембеля Андрея Онуфриевича, Глебова Алексея Константиновича, Селиханова Сергея Ивановича, Короля Владимира Адамовича и Заборского Георгия Владимировича, именуемые в дальнейшем «скульпторы архитекторы» с солидарной друг к другу ответственностью…». Управление поручало скульпторам-архитекторам «исправить рабочую модель монументальной скульптуры товарища Сталина И. В. в гипсе размером 2 мтр, представленную по закрытому конкурсу Азгуром З. И.», а также разработать проект постамента и «изготовить макет рабочей модели в гипсе М. 1:20». И «за указанные в параграфе 1 настоящего договора работы Управление выплачивает скульпторам-художникам 232 тыс. руб... из которых скульптору Азгуру З. И. — 64 т. р., скульптору Бембель А. О. — 52 т.р., Глебову А. К. — 52 т.р., Селиханову С. И. — 52 т.р., архитектору Заборскому Г. В. 12.0 т.р.». Приличные по тем временам деньги. Для Георгия Владимировича полученная сумма была больше его полугодовой зарплаты. Стоимость производимого тогда в СССР легкового автомобиля «Москвич-400» составляла 8000, а более нового «Москвича-401» — 9000 рублей.

О том, что процесс создания двух монументов в Минске — на Центральной и Круглой площадях — был взаимосвязан, говорит и еще один почти полностью забытый факт: монтажом обоих занимался украинский коллектив. В Национальном архиве Республики Беларусь хранится письмо заместителя председателя Совета Министров Белорусской ССР А. С. Шаврова своему киевскому коллеге заместителю председателя Совета Министров Украинской ССР А. М. Барановскому: «Белорусской ССР на 1952 г. выделены ассигнования на сооружение монумента товарища СТАЛИНА И. В. в сумме 665 тыс. руб. и на сооружение памятника-монумента воинам Советской Армии и партизанам, павшим в боях за освобождение Белорусской ССР от немецко-фашистских захватчиков на сумму 1500 тыс. руб.

В Белорусской ССР нет организации, выполняющей такого рода работы, а единственной организацией, которая качественно может их выполнить, являются Республиканские научно-реставрационные производственные мастерские Управления по делам архитектуры при Совете Министров Украинской ССР, в связи с чем Совет Министров Белорусской ССР просит Вас внести в план указанных мастерских выше перечисленные работы на сумму 2165 тыс. руб. с выделением соответствующих лимитов по труду». А. М. Барановский 9 июля 1952 года ответил А. С. Шаврову: «Совет Министров УССР сообщает, что Республиканские научно-реставрационные производственные мастерские могут выполнить в 1952 году монтажные и облицовочные работы по указанным монументам при условии производства заказчиком общестроительных работ и полного обеспечения работ всеми необходимыми материалами».

Украинским был и гипс, о чем свидетельствует письменная просьба Госплана БССР, направленная 19 сентября 1952 года на имя министра промышленности и строительных материалов УССР А. Ф. Шинкарева, «поставить Управлению по делам архитектуры при Совете Министров Белорусской ССР для скульптурных работ три вагона гипса с Артемовского гипсового завода». Правда, в том письме забыли указать, куда тот гипс следует направить, потому вдогонку полетело уже письмо В. А. Короля, что груз ждут «Центральные художественно-оформительские мастерские белорусского отделения Художественного фонда СССР в Минске на Логойском тракте, 63а». Специальный камень на оба памятника тоже поставлялся из Украины киевским трестом «Союзгранит» из Лезниковского карьера. Притом, как подчеркивал опять же Король в письме на имя управляющего трестом Безуса, для монумента, посвященного Сталину, нужен был «красно мясистый гранит». И, как свидетельствует переписка тех лет, не все, что предлагалось украинской стороной, безоговорочно принималось. В частности, 25 сентября 1951 года Владимир Адамович отослал письмо начальнику треста «Мостостройпром» А. П. Колеснику о том, что «доставленный тов. Медянным А. А. образец бледно-розового клесовского гранита для облицовки пьедестала монумента товарища Сталина в гор. Минске по цвету не подходит. Для этой цели необходим красный гранит. …Сдать заказ на изготовление облицовки пьедестала монумента товарища Сталина И. В. из предлагаемого светло-розового гранита мы не можем». Тот гранит добывался в карьере у села Клесово Ровенской области, А. А. Медянный, надо полагать, в то время был там директором. Георгий Владимирович Заборский в одном из своих воспоминаний, которые хранятся в БГАНТД, тоже уточнял, что и для монумента Победы украинцы «вручную вырубали гранит в днепропетровских карьерах, и их мастера его укладывали в натуре», то есть уже на Круглой площади в ходе возведения обелиска. О том, что гранит есть и в Микашевичах, в то время еще никто не подозревал.

Большой удачей Заборский считал то, что для создания ордена Победы для монумента на Круглой площади «Ленинградская академия выделила найденную смальту, изготовленную великим Ломоносовым». Более того, как следует из тех же записок Заборского, она и «помогла сделать орден Победы». Из-за пределов БССР, по его словам, привозили и гидрофобный, то есть водоотпорный, цемент. Тогда было «ясно каждому, что мы в то время… не имели для сооружения монумента необходимых материалов, соответствующих кадров и техники для строительства», потому «нам помогали кто чем мог». Обо всем этом он говорил как о чем-то само собой разумеющемся. С большим уважением вспоминал и о том, как относились к стройке минчане. Особо теплых слов удостоились непосредственные исполнители: «Каждый мастер своего дела почитал за высокую честь что-либо с большой любовью сделать при возведении монумента Победы». И констатировал: «Мне никто не мешал, а только помогали». А работа во многих случаях требовалась весьма тонкая. Как вспоминает и В. Н. Аладов, те же каменные блоки, из которых выкладывали обелиск, поступали «сырыми», каждый был «своего размера, поскольку при вырубании в карьере филигранную точность обеспечить невозможно. Потом этим занимались архитекторы-техники. Была такая категория специалистов, которые исполняли замыслы авторов. Для обелиска на Круглой площади это делал Иосиф Зелькин. Каждый камень он вычерчивал, делал разбивку гранита». Зелькин, в один голос твердят те, кто помнит этого человека, был весьма сильным специалистом, но Георгий Владимирович и его не оставлял без внимания, ничего не упускал, как подчеркивает профессор Аладов, ко всему относился трепетно. Поскольку в студенческие годы Заборский активно занимался альпинизмом, то он лично инспектировал работы и на самых высоких точках стройки. Архивы сохранили снимок, на котором он сфотографирован на почти сорокаметровой высоте сразу же после установки ордена Победы на обелиске.

Георгий Владимирович несколько месяцев, предшествовавших торжеству, буквально дневал и ночевал на той площади: «Я находился на той стройке, не считаясь со временем, хотя каждому должно быть понятно, что в то время мы восстанавливали и строили жилые дома и заводы, и не было разницы, где день, а где ночь». Зато «после открытия, можно сказать прямо, было сплошное паломничество отовсюду к этому священному месту». И этому есть объяснение. Теперь архитекторы, подчеркивает В. Н. Аладов, единодушны в том, что вариант, избранный для памятника на площади Победы, является самым удачным из всех, который только мог быть на этом месте. Ничего иного, по его мнению, там просто не могло появиться. В местах воинской славы всегда ставили обелиски, а то, что добавлены скульптурные изображения, только подкрепило триумфальность композиции. Большую роль сыграл и профессиональный градостроительный подход, так как благодаря этому выбран правильный масштаб памятника. Его уже нельзя оттуда убрать даже в воображении.

Такого же мнения и лауреат Ленинской премии В. П. Занкович — один из авторов мемориальных комплексов «Хатынь», «Брестская крепость-герой», «Минск — город-герой»: «Каждый день проезжаю по площади Победы и всякий раз для себя отмечаю, что если по молодости лет мог представить и другие варианты, то теперь четко понимаю, что это совершенно незыблемая классика на многие века, и никакими современными приемами не поколебать эту чистоту, строгость и ясность. Просто безукоризненно сработано». А профессор И. А. Иодо отметила еще одну особенность обелиска. Зная историю архитектуры, она напомнила, что монументы такого рода, тем более посвященные победам, раньше не ставились на низких местах. Всегда для этого находили возвышенности. В Минске поступили наоборот и добились своеобразного эффекта: каждый подъезжающий к памятнику по проспекту с любой стороны отмечает, как он постепенно вырастает в его глазах и по размеру, и по значимости, что тоже является весьма интересным и важным психологическим моментом. В этом также, убеждена она, заключается оригинальность когда-то принятого решения.

Мнение ветеранов войны о монументе емко выразил известный архитектор Г. В. Сысоев, добровольцем ушедший на войну и дошагавший до Берлина: «Я воспринял открытие монумента Победы как личный подарок на десятую годовщину освобождения Беларуси. Этот обелиск стал не только памятником событию, но Времени в большом масштабе. И сегодня… монумент Победы вызывает сильное волнение. Он стал достоянием всего белорусского народа». То, что думают о нем дети ветеранов, четко сформулировала архитектор и доктор искусствоведения Т. В. Габрусь: «Это самый совершенный и самый гуманистический ансамбль Минска и всей архитектуры советского периода». А минчане душой с первых дней почувствовали, что создано выдающееся произведение, которое войдет в сокровищницу произведений настоящего искусства. Потому непрерывным потоком шли смотреть…

Торжественное открытие монументов на Центральной и Круглой площадях состоялось с разбежкой почти в два года. Покрывало со статуи вождя, которая вознеслась вровень со стоящим рядом дворцом профсоюзов, в присутствии нескольких десятков тысяч человек сдернули 21 сентября 1952 года. Вел митинг К. Т. Мазуров — уже не председатель Минского гориспокома, а первый секретарь столичного горкома партии. Самому вождю оставалось жить пять с половиной месяцев, хотя первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Н. С. Патоличев заканчивал свое выступление на митинге пожеланием «нашему дорогому товарищу Сталину многих лет жизни на благо и счастье народов Советского Союза и трудящихся всего мира». А накануне в соответствии с решением горисполкома улица Советская стала проспектом имени Сталина. К тому времени это было уже седьмое название улицы за полтораста лет. С 1801 года она была Захарьевской, потому что носила имя первого гражданского губернатора Минска и Минской губернии Захария Корнеева. Во время наполеоновского нашествия ее велено было считать «Новым городом», но продлилось это менее пяти месяцев, и все возвратилось «на круги Захарьевские». При германской оккупации в 1918 году немцы сочли нужным объявить, что это Гауптштрассе. После их ухода, в первые же недели БССР, она была названа Советской. Занявшие Минск поляки поименовали ее улицей имени Адама Мицкевича. Возвратившиеся Советы вернули прежнее название. Гитлеровцы в 1941 году снова вспомнили о Гауптштрассе, а в 1944 году позволили раде БНР дать ей имя «25 марта» — как оказалось, на три месяца. После освобождения она снова стала Советской. И вот совершенно новое качество — первый проспект в столице. Притом в него была включена и улица Пушкина, тянувшаяся на восток от Комаровки, которая до 1937 года называлась Борисовским трактом. Нынешнее название главной столичной трассы, доросшей до проспекта, уже десятое. С 1961 года он тридцать лет именовался Ленинским. В первый же год после распада СССР стал проспектом имени Франциска Скорины. С 2005 года это проспект Независимости.

После торжеств на Центральной возведение обелиска на Круглой пошло быстрее. Наконец, В. А. Королю пришло время писать письмо, которое тоже хранится в Национальном архиве Республики Беларусь. Оно адресовано П. А. Абрасимову, а в нем содержится предложение создать комиссию для приемки монумента. В нее должны были войти сам Король как начальник управления по делам архитектуры при Совете Министров БССР, а также заместитель председателя Минского горисполкома Ф. Р. Хашковский, главный архитектор Минска Л. П. Мацкевич, автор проекта Г. В. Заборский, народный художник БССР скульптор З. И. Азгур, управляющий трестом № 17 министерства жилищного и гражданского строительства В. В. Покатилов и управляющий строительно-монтажным управлением № 3 М. П. Мирончик. Когда первый секретарь Минского горкома партии И. Д. Варвашеня 4 июля 1954 года перерезал ленточку на торжественном митинге перед обелиском Победы, Сталина уже не было в живых. Он лежал в Мавзолее на Красной площади в Москве. Рядом с Лениным. Никто еще не предполагал, что это временное для него место. И, тем более, никто не знал, даже, скорее всего, и не догадывался, что после смерти вождя по-разному сложатся и судьбы обоих монументов.

А сам Георгий Владимирович не скрывал, что любит свое детище. В новогоднюю ночь старался с лучшими друзьями навестить площадь Победы. В иные праздники ему нравилось наблюдать за проходившими на ней торжествами, в которых, как правило, участвовало все руководство республики. В его личном архиве сохранился снимок, на котором он запечатлен в объятиях П. М. Машерова, который тогда был первым секретарем ЦК КПБ — фактическим главой республики. Это случилось 23 февраля 1980 года. На голове Машерова — зимняя высокая папаха, на Заборском — меховая шапка-ушанка, на руках обоих — теплые перчатки. На заднем плане — покрытые плотной изморозью деревья. Тогда было скользко, но Георгий Владимирович, невзирая на домашние уговоры, отправился на площадь Победы. Стоял в сторонке и смотрел на церемонию возложения венков, посвященную очередной годовщине Советской Армии и Военно-Морского Флота СССР. И тут его заметил Машеров. Подошел. Обнял. Подвел ко всем, кто участвовал в церемонии. Спросил: «Знаете, кто этот человек?» И, не дожидаясь ответа, пояснил: «Это тот, благодаря кому Минск имеет такую площадь и такой прекрасный обелиск на ней!»

…Памятник Сталину на Центральной площади Минска простоял до 3 ноября 1961 года — девять лет и полтора месяца. До сих пор время от времени публикуются истории, рассказывающие, что снести его хотели втихаря, ночью, но сделать это было совсем непросто. Поставлен он был весьма основательно. Даже мощные военные тягачи долго скребли гусеницами уложенный вокруг него булыжник, раскачивая статую, а она стояла как вкопанная. Утверждают, что в ноги бронзового Сталина были вмурованы рельсы. Фундамент тоже уходил на глубину то ли пяти, то ли семи метров. Пришлось принимать другие меры, а обитателям окрестных квартир, как в войну, оклеивать стекла своих окон крест-накрест плотными полосами бумаги на случай удара воздушной волны, которая неизбежно возникает при взрыве. З. И. Азгур в своих воспоминаниях «То, что помнится…» признался, что при сносе памятника Сталину «ему пришлось пережить немало тяжелых минут», потому что «гигантская статуя Сталина на Центральной площади Минска была моей работой». А потом съязвил: «…Когда ее взрывали, подвергая опасности соседние здания, а, возможно, человеческие жизни, я с горечью подумал, что могли бы посоветоваться и с автором, который знает, как крепилась скульптура». Затем добавил, что да, он работал над образами Ленина, Сталина, Дзержинского, Мао Цзэдуна, но не считает нужным отказываться от сделанного. Всем названным политическим персонажам нашлось место в его мастерской. Он оставил в ней и модель снесенного памятника, пояснив свое упрямство совсем не тем, что является сталинистом: «Стою на своем: из истории, как из песни, слова не выбросишь. Беда в том, что мы не учимся на исторических уроках. Сколько памятников, в том числе и прославленных, по-настоящему высокохудожественных, снесли после революции! Те, что отдавали такие приказы, не обращали внимания на художественную ценность произведения, их не интересовали проблемы красоты. Они мстили своим идейным противникам». Мастер знал, что говорил. Ему, конечно же, было известно, что экскурсоводы Парижа при посещении туристами собора Нотр-Дам, показывая на установленные там фигуры двенадцати апостолов, рассказывают по-своему удивительную историю. После революции, случившейся в конце восемнадцатого столетия, которую теперь называют не иначе, как великой, скульптуры апостолов были обезглавлены, поскольку революционеры по своему неведению решили, что это короли. Потом пришлось возвращать все на место. А через сорок лет З. И. Азгуру довелось пережить еще одно испытание. В первые постсоветские годы были убраны и созданные им бюсты Карла Маркса и Фридриха Энгельса, стоявшие на высоких постаментах перед ЦК КПБ. Они тоже теперь находятся в мастерской выдающегося скульптора, превращенной в музей.

А тогда, через четыре дня после сноса монумента Сталина — 7 ноября, в очередную годовщину Октябрьской революции — на ставшей более просторной площади прошел традиционный парад войск минского гарнизона. То место, где возвышался бронзовый вождь, уже было замощено булыжником, но, как вспоминают свидетели, через некоторое время сквозь щели между камнями стала прорастать трава, и постепенно снова вырисовывался прямоугольник, который занимал фундамент памятника. Наконец, догадались площадь заасфальтировать. А судьба статуи остается неизвестной. Одни твердят, что ее закопали где-то неподалеку от Минска, другие, что пустили на переплавку, третьи уверяют, что она спрятана в центре города и ждет своего часа. Тогда же были убраны скульптуры Сталина в Парке имени Горького у несуществующего уже кинотеатра «Летний», а также около библиотеки имени Ленина на улице Красноармейской, где он вместе с В. И. Лениным якобы что-то обсуждал, сидя на скамейке.

Екатерина Ивановна — вдова Заборского — вспоминала, что Георгий Владимирович, как и Азгур, тоже переживал, когда сносили тот монумент. Не потому, что это был памятник «вождю всех времен и народов». У Заборского к нему был свой счет, поскольку в тридцатые годы на пике репрессий был арестован и расстрелян его родной брат Владимир, работавший главным бухгалтером на вагоноремонтном заводе. Однако и он считал тот памятник весьма удачным произведением искусства, в котором, конечно же, знал толк. Тем более что там был и его вклад, а Георгий Владимирович ничего не делал вполсилы. Но в той ситуации повлиять на судьбу монумента не могли ни он, ни Азгур, ни Король. А парады и демонстрации вскоре переместились на площадь перед Домом правительства. Центральная площадь начала терять статус главной в столице. Символической точкой в том процессе стало ее переименование в Октябрьскую, состоявшееся после открытия первой линии метро в 1984 году.

А вот значение и авторитет Круглой площади стали возрастать благодаря вознесшемуся на ней обелиску. С 1958 года она называется площадью Победы. Правда, кое-что на памятнике изменилось. На одном из горельефов монумента с изображенного на нем знамени исчез профиль Сталина, остался только Ленин, хотя на стягах военного времени вожди всегда сопутствовали друг другу. Еще через три года перед обелиском вспыхнул вечный огонь, который был зажжен тем самым генералом А. С. Бурдейным, танкисты которого первыми ворвались в Минск 3 июля 1933 года. Выступал он и во время открытия обелиска. По сути, постепенно она перетянула на себя статус главной площади Минска. Без нее стал невозможным ни один значимый праздник. А город тем временем рос. Добавлялось количество автомобилей, что потребовало новых транспортных развязок. При прокладке метро одну из станций решено было создать как раз на площади Победы, что принесло изменения и серьезные испытания и ей, и монументу. Сначала она перестала быть круглой. Рядом с обелиском появились два входа в станцию метро, перед его лицевой стороной выросла площадка для церемониалов, а на ней — тумбы, на одних из которых перечислены имена городов-героев, на других изображены склоненные знамена. Под ней — подземная галерея, в которой написаны имена Героев Советского Союза, удостоенных этого звания за освобождение Беларуси, а также символ Вечного огня. Звучали тогда и другие предложения, например, соорудить рядом с обелиском подобие купола рейхстага, на котором был водружен победный флаг в мае 1945 года.

Георгия Владимировича к реконструкции площади, которая была завершена в 1984 году вместе с пуском первой линии метро, не привлекали. А он к тому процессу не мог быть равнодушным. Его больше всего беспокоило то, что площадь становилась несколько иной не только по форме, но и по смыслу. Видели это и другие, о чем прямым текстом написал архитектор В. М. Чернатов, констатировав, что, к сожалению, она во многом утратила свои лучшие качества, а монумент «потерял» свой прежний масштаб, в какой-то мере «растворившись» в обширном пространстве площади. Заборский считал, что на ней появились не характерные для таких мест добавления. В частности, это тумбы с землей и названиями городов-героев, которые, уверял он, следовало бы разместить в мемориальном ансамбле, посвященном присвоению Минску звания «Город-герой».

У того памятника тоже непростая судьба. По крайней мере, возводили его, если считать время от принятия решения до открытия, даже дольше, чем монумент Победы, хотя это было в мирные дни. Высокое звание белорусская столица получила 26 июня 1974 года. Почти три года понадобилось, чтобы горисполком 7 апреля 1977 года принял решение № 142 «О строительстве обелиска городу-герою Минску». Определить, где его лучше всего поставить, было поручено главному городскому архитектурному управлению, а в Министерство культуры направлена просьба провести открытый конкурс среди архитекторов и художников республики. Однако решение о конкурсе последовало только в ноябре 1982 года. При этом предполагалось, что памятник будет стоять не там, где находится теперь. В программе конкурса говорилось, что «монумент необходимо разместить в головной части бульвара Толбухина в зоне примыкания бульвара к Ленинскому проспекту» — рядом с парком Челюскинцев. Однако потом было признано, что места для такого ансамбля на том перекрестке мало, потому в июне 1983 года Минский горисполком решил установить его «в районе пересечения водно-зеленого диаметра с первым транспортным кольцом Минска». Ныне это парк Победы у проспекта Победителей. Работы по возведению были закончены к июню 1985 года.

После того, как под площадью Победы «пробежало» метро, вскоре стало проявляться то, от чего предостерегал метростроевцев Г. В. Заборский, и, как он не раз вспоминал, собственной рукой делал соответствующие пометки на их чертежах. Однако его тогда успокаивали, что вибрация, производимая движущимися под обелиском поездами, будет малоощутимой, потому ничего не предприняли для того, чтобы ее снизить. Потом Заборский вынужден был с горечью констатировать, что метростроевцы «в своей работе не отнеслись к монументу Победы» со всей серьезностью, не учли, что «незначительное влияние вибрации со временем вырастает в значительное, а если добавить транспорт, который проходит вокруг монумента, то ясно, во что это выливается». Особенно беспокоило его качество работ, в частности, тех, «которые были выполнены метростроем по восстановлению пьедесталов под венки». Под эти венки, возмущался он, «были положены окрашенные в черный цвет доски», а из-под гранитных плит он перед телекамерами пальцами доставал раствор того, что должно было называться бетоном. Больше всего его возмущало то, что с плитами строители «обращались» при помощи лома, оставив на них множество сколов. Говорят, что и у Азгура однажды случился сердечный приступ, после того, как он увидел, к чему привела его горельеф неграмотная «реставрация»: местами он заблестел, «как рында на корабле». Архитектор Виктор Крамаренко, хорошо знавший Заборского, а затем принимавший активное участие в реконструкции площади, рассказывал, что при установке монумента, скорее всего, в целях экономии, не были заложены амортизационные рессоры под плиты. В ходе строительства метро под механическим воздействием буров те начали расползаться, а венки лопаться. Памятнику грозила авария. Всем становилось ясно, что нужно принимать срочные меры.

О них было объявлено постановлением бюро Минского горкома партии от 15 января1988 года. Георгия Владимировича это обрадовало. Особенно после того, как на ограде, которой обнесли территорию работ, появилась надпись «Реставрация», отмечал он в своих записях. А она для него означала только одно: предстоит «придать объекту первоначальный вид, выполняя работы на высоком уровне, как того требует их соответствующее содержание и история». Есть основания предполагать, что с ней он связывал и некоторые другие планы, в частности, надежду все-таки нанести на обелиск задуманные когда-то памятные даты и надписи. Однако постановление бюро горкома почему-то поставило вопрос о реконструкции. В нем было констатировано, что «многолетняя эксплуатация, также прокладка трассы метрополитена в зоне расположения монумента Победы, сооруженного в 1954 году по проекту архитекторов Г. Заборского и В. Короля, существенно повлияли на техническое и эстетическое состояние сооружения». Более того, отмечалось, что обследование, которое провели институт строительства и архитектуры при Госстрое БССР и производственное объединение «Белреставрация», выявило не только «ухудшение внешнего вида монумента, значительное загрязнение его поверхности», но и «деформации стилобата», то есть ступенчатого цоколя, на котором стоял обелиск. Далее в семи пунктах перечислялось, кто и что должен сделать «для приведения в надлежащее состояние монумента Победы». К постановлению прилагалось состоящее из двенадцати пунктов «задание по обеспечению работ по реконструкции монумента Победы». И ни в одном из девятнадцати в общей сложности пунктов постановления и задания не говорилось, что к их выполнению будет привлекаться и здравствовавший в то время автор — Г. В. Заборский. Нет даже указаний на то, что его приглашали на заседание бюро.

Первоначальные надежды Георгия Владимировича на иной подход, скорее всего, были вызваны тем, что в работах самое активное участие принимало производственное объединение «Белреставрация», ограждение которого и было выставлено вокруг монумента. Одно название объединения говорило ему о многом. Однако в любом случае в той ситуации, в чем сам потом признавался, он «не мог отнестись, как это говорится в народе, равнодушно к своему детищу и начал на общественных началах, в неурочное время и выходные дни делать эскизы и различного рода предложения». Ссылка на выходные дни и неурочное время означала, что Заборский в свои почти восемьдесят лет продолжал работать. А он, конечно же, хотел, чтобы в ходе реконструкции не только укрепили фундамент и приняли меры против воздействия вибрации, очистили то, что покрылось патиной времени, но и внесли в сложившийся рисунок ансамбля некоторые детали, которые бы все-таки больше говорили о триумфе, нежели о скорби. Именно эту идею он считал главной для памятника. После продолжительных дискуссий с сотрудниками главного архитектурного управления Минска и архитектурно-градостроительного совета Госстроя БССР, в ходе которых он не нашел должного понимания, в сентябре 1988 года Г. В. Заборский решил обратиться к первому секретарю ЦК Компартии Белоруссии Е. Е. Соколову. Письмо состояло из двух частей. В первой — его оценка ситуации, во второй — предложения по ее улучшению. Георгий Владимирович писал:

«Уважаемый Ефрем Евсеевич!

Считаю своим гражданским и профессиональным долгом обратиться к Вам с нижеследующей просьбой.

Одним из первых крупных послевоенных монументов большого градостроительного и идейно-политического звучания в Советском Союзе явился памятник Победы в Минске (1954 г.). Он олицетворял триумф всенародной победы как по сути идейно-философского звучания, так и по образной и пластической характеристике, по принципам взаимосвязи с окружающим пространством. Строго осевые симметричные построения архитектурных форм композиции площади и самого обелиска составляют основу пространственно-пластической цельности уникального градостроительного ансамбля белорусской столицы.

После реконструкции, вызванной строительством 1-й очереди Минского метрополитена, площадь во многом утратила лучшие свои архитектурные и градостроительные характеристики. Во-первых, идейно-художественное значение триумфа Победы постепенно угасло, площадь приобрела минорно-скорбное звучание. Появилась многотемность. Художественно-пластическое исполнение темы «города-герои» выполнено на низком профессиональном уровне. При этом следует подчеркнуть, что само место размещения данной темы оказалось в разрыве с символикой Победы. По идейно-философскому назначению, на наш взгляд, данная тема значительно ближе к мемориальному ансамблю в честь города-героя Минска, где в настоящее время все очевидней становится, что мемориальное пространство необходимо срочно пластически насыщать.

Во-вторых, обновленное решение площади Победы с большим панорамным раскрытием в градостроительном отношении оказалось неоправданным. В результате монумент как бы «потерял» свой прежний масштаб, «растворился» в обширном пространстве площади, нарушилась органическая связь с ландшафным окружением, снизилось его художественное восприятие.

Для устранения нижеперечисленных погрешностей предлагаю:

— выполнить ясно выраженный подход к монументу со стороны Октябрьской площади;

— мощение ритуальной площади в декоративно-художественном отношении исполнить на основе национальных художественных традиций в виде белорусского «рушника»;

— саркофаги городов-героев перенести к памятнику «Минск город-герой»;

— бронзовые знамена на плоскостях элементов входа из-за низкого художественного исполнения заменить — выполнить в соответствии с прилагаемым эскизом;

— обход вокруг памятника увеличить (с 0,8 до 2,5 метра);

— ствол обелиска необходимо пробучардить;

— орден Победы отреставрировать;

— цифры, даты следует покрыть сусальным золотом;

— подставки под венки следует дополнить недостающими элементами;

— установить памятные надписи с указанием даты установки памятника, фамилии его авторов, фамилии скульпторов.

Убедительная просьба не растягивать и не форсировать перечисленные работы. Выполнение должно быть на самом высоком уровне.

Эскиз проекта реконструкции площади прилагается.

Автор памятника, Народный архитектор СССР, лауреат Государственной премии СССР, премии Совета Министров СССР Г. В. Заборский».

Перечисление титулов, предшествовавшее подписи, было, конечно же, не случайным. Георгий Владимирович старался употребить весь свой авторитет, чтобы подчеркнуть важность тревожащей его проблемы. Мол, не будь ее, разве стал бы беспокоить высокое начальство в государстве человек столь же высокого ранга в искусстве. Кроме того, он чувствовал, догадывался, что думающие иначе тоже не дремлют, и это обстоятельство стало одним из побудительных мотивов для написания письма. Ему были известны даже фамилии оппонентов, поскольку его предложения «широко обсуждались на всех уровнях», и он знал, что звучало в ходе тех обсуждений. Некоторые из его предложений, как он потом не без горечи писал, все же были «утверждены для исполнения в натуре», но, во-первых, только некоторые, а во-вторых, оставались ли шансы на их осуществление? То, к чему клонилось дело, не трудно понять, например, уже по протоколу обсуждения вопроса на архитектурно-градостроительном совете Госстроя республики. Большинство выступлений строилось по принципу «можно принять, но…». Как следует из документа, архитектор Е. К. Дятлов допускал, что «практически можно принять все предложения», однако то, что касается подхода к монументу, и обсуждать даже не стоит. Скульптор А. А. Аникейчик заявил, что «тексты на стволе обелиска не нужны», капсулы с землей городов-героев «могут быть оставлены», «бучардить поверхность нецелесообразно», а «предложение по «рушнику» требует особого подхода по цвету». Архитектор В. Э. Соколовский выразил примерно такую же точку зрения. Архитектор В. И. Аникин предположил, что перенос капсул вызовет «сложность идеологического характера». На стороне Георгия Владимировича выступили лишь архитектор Г. В. Сысоев, который подчеркнул, что надо сделать обелиск таким, «как это было задумано в первоначальном варианте», в том числе «целесообразно возродить тексты», а поскольку памятник национальный, то «оправдано желание придать ему характер белорусской направленности». Категоричен был и известный художник М. А. Савицкий: «Ограничивать художника-автора и его творческий процесс нельзя». Но решающими стали слова, сказанные представителем городских властей А. И. Гречиным: «Сроки работ ограничены. К 7 ноября они должны быть завершены».

Формально, если судить по протоколу, то заседание будто бы поддержало Георгия Владимировича. В его решении так и записано: «Согласиться с предложением т. Заборского Г. В.:

— о целесообразности переноса капсул с землей городов-героев к монументу «Минск город-герой»…;

— о замене выполненных на недостаточно высоком художественном уровне скульптурных элементов «знамена» при выходе из подземных переходов на ритуальную площадку;

— об обработке ствола обелиска при реставрации пескоструйным методом (хотя автор просил бучардить. — Я. А.);

— о покрытии ордена «Победа» при реставрации сусальным золотом;

— об улучшении рисунка мощения ритуальной площадки за счет гранита светлых тонов…».

Не отказали и в расширении обходной площадки вокруг монумента, в установке памятной доски с именами авторов. Но не согласились с «изменением подхода к монументу со стороны Октябрьской площади», а также «выполнением текстов на ствольной части монумента». Не было принято и предложение, связанное с «внесением дополнительных декоративных элементов на подставках под венки», а ими должны были стать изображения различных видов оружия, а также с покрытием золотом цифр на обелиске. Георгий Владимирович почувствовал, что приняты к действию будут слова А. И. Гречина, который хорошо знал настроения во многих властных кабинетах. Потому и написал письмо руководителю ЦК. Однако его оппоненты, похоже, приняли меры к тому, чтобы письмо Г. В. Заборского до Е. Е. Соколова просто не дошло. Основанием для такого предположения является то, что резолюции первого секретаря ЦК на нем нет. В разговоре на эту тему Ефрем Евсеевич, обладающий хорошей памятью, признался, что не помнит о таком обращении. Но добавил, что вопрос о средствах на повестке дня не стоял, денег у республики хватало. Кто-то другой переадресовал письмо тому же А. И. Гречину, который предложил архитекторам В. В. Крамаренко и В. П. Занковичу «довести этот вопрос до логического конца». Под этими расплывчатыми словами, судя по итогам реставрации, подразумевалось, что площадь готова, праздники близко, скоро надо будет отчитываться, потому слушать старого человека не всегда обязательно. Через четверть века В. В. Крамаренко с удивлением читал ту резолюцию и констатировал, что впервые видит само послание.

Из перечисленных Георгием Владимировичем просьб, а также отмеченных в протоколе архитектурно-градостроительного совета пунктов, касающихся авторского видения монумента на площади Победы, были выполнены только единичные. Те же капсулы с землей городов-героев были оставлены на месте, поскольку прозвучало мнение, что если установить их под стелой ансамбля «Минск город-герой», притом вдоль ступенек, ведущих вниз, то окажется, что Минск героичнее всех. В прежнем виде остались и тумбы, на которых возложены бронзовые венки. Не исключено, что в той ситуации дало о себе знать и скрытое соперничество, которое довольно часто свойственно творческим людям. По мнению В. П. Занковича, уже одно то, что при живом авторе его детищем занимались люди, ранее не имевшие никакого отношения к монументу, говорит о многом.

Тем не менее, кое-что было все-таки сделано. Особенно радовался Георгий Владимирович тому, как был обновлен орден Победы. Его покрыли сусальным золотом, а потемневшая от времени смальта была заменена хрустальными вставками, изготовленными на стеклозаводе «Неман». Орден снова засиял. Несмотря на приличный возраст, Заборский, вспомнив альпинистскую молодость, во время тех работ снова поднимался почти на сорокаметровую высоту. И больше ни к кому не обращался с просьбами. Он, конечно же, понимал, что площадь перестала быть круглой по очертаниям сугубо из прагматических соображений — проблему транспортной развязки в центре столицы в любом случае надо было решать. Метро в уже полуторамиллионном тогда городе было для столицы большой выгодой, значит, неизбежно влекло появление десятков станций. А они кое-где врезались в уже построенные дома, в том числе и те, которые проектировал Заборский, например, узловая станция на Октябрьской площади. Зодчий лучше других понимал, что архитектура двойственна по своей природе и состоит из двух элементов: утилитарного и эстетического. Иногда берет верх утилитарность, то есть практичность, от чего никуда не деться. Но в том, что касалось важности эстетики, всегда оставался при своем мнении, и здесь его не мог поколебать никто. Потому и предъявлял столь высокие требования ко всему, что появлялось рядом с его обелиском на площади Победы.

Можно не сомневаться, понимал Георгий Влалимирович и то, как к монументу, олицетворяющему триумф, пришли ноты скорби. Отнюдь не случайно он когда-то работал и над эскизами Пантеона, посвященного памяти тех, кто погиб в боях с врагом. Слишком много жертв потребовала та война, и люди, идущие к обелиску в праздничные дни, несли в душе не только гордость и радость за добытую Победу, но и грусть и печаль о тех, кто заплатил за нее жизнью. Погибшим обязательно надо было отдать дань уважения. В виде траурных венков. В виде Вечного огня. Но все-таки каждый, кто приходил на эту площадь, излучал и радость победы, ее триумф. В этом смысле его обелиск был попаданием в десятку, в чем Заборский никогда не сомневался. Не сомневаются и минчане.

До сей поры в среде архитекторов ходят разговоры, что монумент должен был быть на один блок выше, чтобы его могло быть видно как с Центральной, так и с Комаровской площади — теперь площадь Якуба Коласа, однако что-то, как утверждают, затерялось по пути из Днепропетровщины. Тогда решили не поднимать шум. Да и сроки поджимали. Вспоминают, что Георгий Владимирович весьма сожалел о случившемся. Но время показало, что даже если памятник вознесся не на всю запроектированную высоту, все равно он виден из каждого угла Беларуси.

Выбар рэдакцыі

Культура

Чым сёлета будзе здзіўляць наведвальнікаў «Славянскі базар у Віцебску»?

Чым сёлета будзе здзіўляць наведвальнікаў «Славянскі базар у Віцебску»?

Канцэрт для дзяцей і моладзі, пластычны спектакль Ягора Дружыніна і «Рок-панарама».

Грамадства

Час клопату садаводаў: на якія сарты пладовых і ягадных культур варта звярнуць увагу?

Час клопату садаводаў: на якія сарты пладовых і ягадных культур варта звярнуць увагу?

Выбар саджанца для садавода — той момант, значнасць якога складана пераацаніць.

Культура

Вольга Здзярская: Для мяне мая прафесія — жыццё

Вольга Здзярская: Для мяне мая прафесія — жыццё

Актрыса НАДТ імя М. Горкага — пра шлях да сцэны і натхненне.

Грамадства

«Любоў — галоўнае, што бацькі павінны даць сваім дзецям»

«Любоў — галоўнае, што бацькі павінны даць сваім дзецям»

Тата і мама — два самыя важныя чалавекі ў жыцці кожнага дзіцяці.